Персоналии
Список персоналийФролова Серафима Васильевна (1906 - 1986)
Фролова Серафима Васильевна - доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка Куйбышевского пединститута, последователь научных достижений проф. Г. О. Винокура, Д. Н. Ушакова, исследователь истории развития русского языка, его лексики и словообразования, автор вузовского учебного пособия по старославянскому языку.
Творческий путь С. В. Фроловой
Приводится по материалам из книги: Развитие филологического образования в Самарском государственном педагогическом университете. Лингвистика. Самара: Изд-во СГПУ, 2006. С. 87-101.
Серафима Васильевна Фролова (Витевская) родилась 29 июня 1906 г. в Самаре. Получив хорошее семейное воспитание и образование, она училась в 1-й железнодорожной школе г. Самары, затем в Самарском педтехникуме, по окончании которого стала работать учительницей начальных классов.
С. В. Фролова всегда тепло вспоминала школьных учителей, известных своей педагогической и общественной деятельностью, своих коллег по образцовой школе Самарского педтехникума, которые заметили способности юной учительницы, развили в ней интерес к научно-исследовательской работе – к этому времени относится её первая научно-методическая публикация.
С 1927 по 1930 гг. Серафима Васильевна Фролова – студентка Саратовского университета, затем – учительница русского языка и литературы в школе, фабрично-заводской семилетке. С этого времени она, приглашенная в научный коллектив по созданию школьных учебников, в который входили профессор Куйбышевского педагогического института
В. А. Малаховский,
участвовала в составлении двух учебников по русскому языку и литературе для школы. С 1934 г. С. В. Фролова переходит на работу в педагогический институт, в котором проработала полвека, пройдя путь от ассистента до профессора.
Годы учения в аспирантуре при кафедре славянского языкознания Московского института философии и литературы (МИФЛИ), возглавляемой тогда замечательным языковедом профессором Д.Н.Ушаковым, творческое общение с уже завоевавшими имя в лингвистике большими учеными Г. О. Винокуром, А. М. Селищевым, Р. А. Аванесовым, Е. М. Галкиной-Федорук дали ей возможность найти себе как ученого – историка языка и слависта, человека широкой эрудиции.
Серафима Васильевна Фролова – историк языка. На обыденный взгляд, может показаться, что это только вузовская преподавательская специализация. Так, к сожалению, нередко и бывает на многих филологических факультетах: поручили вести старославянский язык, историю русского языка – человек освоил курсы по имеющимся пособиям и ведет их. Серафима Васильевна Фролова, окончив аспирантуру в МИФЛИ, принесла с собой в Куйбышевский педагогический институт фундаментальные исследовательские навыки работы с памятниками письменности.
О зрелости её кандидатской диссертации «Именное склонение в русской оригинальной бытовой повести XVII-XVIII столетий», защищенной в 1939 г. в Москве, и о масштабе «внедрения её результатов» красноречиво свидетельствует тот факт, что диссертация многие годы была в официальном списке обязательной литературы для сдачи кандидатских экзаменов по русскому языку. Работа была с относительно небольшими сокращениями опубликована в четырех больших статьях под общим заголовком, соответствующим названию диссертации
Далее...см.: Ученые записки / Куйбышевск. гос. пед. ин-т. Вып. 5. 1942. С. 3-40; Ученые записки / Куйбышевск. гос. пед. ин-т. Вып. 8. 1947. С. 121-144; Ученые записки / Куйбышевск. гос. пед. ин-т. Вып. 9. 1948. С. 175-194; Ученые записки / Куйбышевск. гос. пед. ин-т. Вып. 13. 1955. С. 213-232.
Появление исследования С. В. Фроловой было отмечено в обзорных публикациях, посвященные достижениям отечественного языкознания
Семнадцатый – восемнадцатый века знаменовались, с одной стороны, уже начинавшимся формированием норм современного русского языка, с другой – сохранением элементов архаической системы склонения, позволявших судить о путях становления новых норм. В силу самого жанра бытовой повести состояние именного склонения в XVII-XVIII веках раскрылось перед исследователем во всем многообразии тенденций, выявлявшихся в системе именного склонения, - от книжной архаизации до использования разговорных, а подчас и диалектных вариантов падежных форм. Выявилось, что разные элементы системы сохраняли разный уровень архаичности. Интересно, например, что у слов мужского рода только единичными примерами оказалось представлено в именительном падеже множ. числа окончание -а ударное – при преобладающем -ы – -и: береги, паруси, домы, вечеры, погребы, роги, городы
Далее...Ученые записки / Куйбышевск. гос. пед. ин-т. Вып. 9. 1948. С. 183
Богатый и очень конкретный материал современный исследователь найдет в работе по бытовавшим вариантным формам. Опора на обширный фактический материал позволила Серафиме Васильевне Фроловой аргументированно уточнить многие гипотезы, касающиеся процесса изменения именного склонения – его хронологии, последовательности в перестройке отдельных его компонентов.
Кроме собственно исследовательского опыта, полученного при работе над диссертацией, не менее значимой была общая лингвистическая культура и атмосфера высокой образованности, бескорыстного служения науке, которая была вынесена С. В. Фроловой из ее аспирантских лет. Непосредственным руководителем ее был Г. О. Винокур, кафедральными наставниками, кроме него, - А. М. Селищев, Д. Н. Ушаков, М. Н. Петерсон.
Далеко не каждый филологический факультет располагал (и располагает сейчас) историками языка такого уровня, как С. В. Фролова и
А. А. Дементьев
(ученик акад. Л. В. Щербы). И, конечно, в формировании Самарской (Куйбышевской) лингвистической школы огромную роль сыграла их деятельность.
Через полноценную историко-лингвистическую подготовку у С. Ф. Фроловой прошли не только тысячи студентов, но и не одна сотня аспирантов. Дело в том, что, начиная с истоков куйбышевской аспирантуры по русскому языку, Серафима Васильевна с неизменной активностью и самоотверженностью занималась такой подготовкой со всеми аспирантами, независимо от того, кто был их непосредственным научным руководителем, и задолго до того, как сама тала доктором наук и руководителем аспирантов. Более того, она (безвозмездно!) руководила историко-лингвистической подготовкой первых поколений аспирантов Куйбышевского государственного университета.
Многие из тех аспирантов, которые работали под непосредственным руководством Серафимы Васильевны Фроловой, прошли через диссертационные исследования по истории русского языка (в том числе по ранним памятникам) и сами стали не только преподавателями, но и исследователями этой сложной научной области. Среди них: М. С. Карясова-Гордеева (доц. Белгородского ПИ); Р. П. Сысуева (доц. Курганского ПИ); Л. И. Водоватова-Молодых (доц., г. Саранск); О. М. Трахтенберг (доц. Бирского ПИ); В. А. Маслова (доц. Московского ПГУ); Б. И. Осипов (проф. Омского ГУ); Л. П. Клименко (доц. Нижегородского ГУ); В. М. Пьянова (доц. Астраханского ПИ); С. С. Кувалина (доц. Курганского ПИ); В. Я. Симонова (доц. Уссурийского ПИ) и другие.
В формировании научного лица кафедры русского языка Куйбышевского педагогического института огромное значение имело то, что у С. В. Фроловой, как и у других ученых старшего поколения, был сложившийся (социально, увы, небезопасный) иммунитет против научной конъюнктуры. Ведь сравнительно-историческое языкознание многократно подвергалось дискредитации и гонениям: в период засилья марровского «нового учения о языке»; в период экспансии структурализма, с его пренебрежением к диахроническому изучению языка; наконец – при вульгарном понимании требования «связи науки с жизнью (с современностью)».
Трудно сказать, как складывалась у С. В. Фроловой концепция её будущей докторской диссертации, посвященной истории притяжательных и относительно- притяжательных прилагательных в русском языке далее… Фролова С.В. История образования притяжательных и притяжательно-относительных прилагательных с суффиксами -j/-ьj и -ов/-ев в русском языке: Автореф. дис. … докт. филол. наук. – Куйбышев, 1962 (ИРЯ АН СССР). Скорее всего, она косвенно связана с работой С. В. Фроловой по истории именного склонения. Во всяком случае уже в 1955 г. в статье «Об одной грамматической особенности древнерусского языка» далее… Ученые записки / Куйбышевск. гос. пед. ин-т. Вып. 13. 1955. С. 275-282. в функционировании «притяжательных» прилагательных с суффиксом -ов/-ев С. В. Фролова отмечает в древнерусских памятниках удивительный параллелизм между составом существительных, усвоивших вторичное окончание -ови в дательном падеже, и составом слов, от которых образуются прилагательные с суффиксом -ов/-ев. Этот параллелизм автор объясняет прямым влиянием прилагательных с суффиксом -ов- на распространение флексии -ови во многих личных существительных мужского рода. Уже здесь проводится мысль о том, что сами «притяжательные» прилагательные своеобразно включены в парадигму склонения соответствующих существительных Далее...
Ученые записки / Куйбышевск. гос. пед. ин-т. Вып. 13. 1955. С. 277.
В 1962 г. в Институте русского языка АН СССР С. В. Фролова защищает докторскую диссертацию «История образования притяжательных и притяжательно-относительных прилагательных с суффиксами -j/-ьj и -ов/-ев в русском языке». При кажущейся узости темы, докторское исследование С. В. Фроловой оказалось чрезвычайно многоаспектным, многопроблемным и, конечно, имеющим косвенный выход – многостороннее знакомство с памятниками славянской письменности – начиная с самых ранних. Огромный фактический материал, собранный для диссертации, позволил очень дифференцированно и очень полно – «с точностью до единицы» – представить и обширный именник существительных, образующих «притяжательные» прилагательные, и условия их функционирования, и тенденции, определяющие использование определенных моделей словообразования, и уровень продуктивности разных моделей, конкурирующих между собой. В работе равно важны и высочайший уровень фактологической аргументированности, и оригинальность концепции. Развивая высказанные вскользь замечания ранних исследователей, в частности А. Лескина, К. С. Аксакова, С. В. Фролова обосновывает ряд важнейших положений, которые по-новому характеризуют всю систему древнерусских отантропонимических (в широком смысле) имен.
Прежде всего – опровергается положение о чисто притяжательной природе изучаемых имен. С. В. Фролова доказывает, что семантика этих имен на протяжении веков не была узко притяжательной. Притяжательное значение не вычленялось из «общеотносительных» значений, выражаемых в рамках родительного падежа. Употребление их охватывало все значения, какие могут быть у родительного падежа одушевленных существительных, включая использование в сочетаниях типа: стадо овьчье, стадо кобылье, д?вичь монастырь; убиение Игорево (объектное значение), заячи ловци, коровей прогон, смердьи места; в топонимах: Песии остров, город Медвежию голову, на Оленье горе и т. д.
Более того, изучаемые имена не имели, по мнению автора, чисто адъективной природы – они были синкретичными субстантивно-адъективными образованиями и представляли собой согласуемый аналог родительного падежа существительных.
Отсюда общий вывод: изучаемые прилагательные имели качества «производного согласованного генитива», выражали совокупность значений приименного генитива и входили в парадигму склонения соответствующих существительных. Рассматривая эволюцию «согласованных генитивов», С. В. Фролова пишет: «Категория согласованных генитивов удерживалась не только в языке общевосточнославянской народности, но и в языке русской народности. Окончательное ее разложение связано со становлением общенационального русского языка»; «разложение категории согласованных генитивов приводит к размежеванию двух разрядов прилагательных: лично-притяжательных, сложившихся в особую грамматическую категорию, и категориально-притяжательных, занявших промежуточное место между притяжательными и относительными прилагательными»; «границы посессивного значения ... установились в процессе длительной эволюции»; «трансформация производных согласованных генитивов в категорию притяжательных прилагательных заключается в том, что образования на -ов/-ев, -ин стали возможны не от любого названия живого существа, а только от называющего единичное, конкретное живое существо, в результате чего грамматическое значение категории сузилось, определившись как значение индивидуальной, персонифицированной принадлежности» Далее...
Фролова С. В. К вопросу о природе и генезисе притяжательных прилагательных русского языка // Ученые записки / Куйбышевск. гос. пед. ин-т. Вып. 32. 1960. С. 339-340.
Развивая в дальнейшем свою концепцию, С. В. Фролова обращает внимание на то, что современные собственно притяжательные прилагательные сохраняют необычную для дериватов очень тесную связь с производящим существительным. Это проявляется, с одной стороны, в их семантике – в буквальной связи с денотатом, обозначаемым соответствующим существительным, в низком уровне абстрактности семантики производного образования (очень интересно Серафима Васильевна связывает это с правописанием притяжательных прилагательных, отмечая: «орфография ... сохраняет в образованиях от собственных личных имен прописную букву: Павликов мяч, Катина тетрадь, Нинин платок и под.» Далее...
Фролова С. В. Двойственность природы притяжательных прилагательных в современном русском языке // Научные труды / Куйбышевск. пед. ин-т. Вып. 32. – Куйбышев, 1972. С. 31.
Фролова С. В. Двойственность природы притяжательных прилагательных в современном русском языке // Научные труды / Куйбышевск. пед. ин-т. Вып. 32. – Куйбышев, 1972. С. 31-35.
Кроме названных фундаментальных исследований, получили известность такие научные публикации С. В. Фроловой по истории русского языка, как «К вопросу о происхождении русских неизменяемых фамилий на -ово/ -ево» Далее...
Ученые записки / Куйбышевск. гос. пед. ин-т. Вып. 32. 1960.
Антропонимика. – М.: Наука, 1970.
Ономастика Поволжья: Сб. – Горький, 1971.
Теория, история и методика преподавания русского языка: Сб. / Куйбышевск. гос. пед. ин-т. Куйбышев, 1972.
Содержание и методика преподавания русского языка в средней и высшей школе: Сб. – Волгоград, 1972.
Как всякое фундаментальное исследование, докторская диссертация С. В. Фроловой привела к развитию в её творчестве ряда новых, относительно самостоятельных линий. Одна из них – изучение ономастической лексики, создававшейся нередко на основе притяжательных образовании. С этой линией исследования были связаны и отдельные работы самой Серафимы Васильевны, и работы студентов её спецсеминара Далее...
Например: Фролова С. В. К вопросу о происхождении русских изменяемых фамилий на -ово/-ево // Ученые записки / Куйбышевск. пед. ин-т. Вып. 32. - Куйбышев, 1960. С. 339- 340; Фролова С. В. К проблеме раннего славянского усвоения греко-латинской ономастики // Антропонимика. М., 1970; Тарсуков В. В. Антропонимия купечества г. Самары в первой трети XIX столетия по ревизским сказкам за 1934 г. // Личные имена в прошлом, настоящем и будущем. – М., 1970.
1. Интереснейший материал по древним антропонимам и топонимам рассматривается в докторской диссертации С. В. Фроловой
Далее...См. монографические публикации двух основных глав докторского исследования С. В. Фроловой:
История притяжательно-относительных прилагательных с суффиксом -j/-ьj по древнерусским письменным памятникам XI-XVII веков // Ученые записки / Куйбышевск. пед. ин-т. Вып. 27. - Куйбышев, 1959. С. 183-338;
История образования притяжательно-относительных прилагательных с суффиксом -ов/-ев в русском языке // Ученые записки / Куйбышевск. пед ин-т. Вып. 38. - Куйбышев, 1963. С. 7-77.
Среди древних антропонимов, например, совершенно экзотические для современного языкового сознания названия жены по мужу: Всеволожая, Володимиряя и под.
Педагогические склонности С. В. Фроловой проявились рано. После окончания школы она поступает на 2 курс Самарского педтехникума и уже в 1926 г. начинает самостоятельную педагогическую деятельность, притом сразу после выпуска – в почетной роли преподавателя образцовой школы Самарского педтехникума. Ее третий класс был опытным по русскому языку, и, как вспоминала Серафима Васильевна, уроки постоянно проходили в присутствии тридцати учащихся техникума. Уже в это время Василий Тимофеевич Володин (впоследствии В. Т. Володин многие годы был доцентом Куйбышевского пединститута) начал приобщать С. В. Фролову к методической и научной работе. В 1927 г. в «Методическом путеводителе Самарского край ОНО» появилась её первая статья.
С 1927 г. С. В. Фролова – студентка Саратовского университета. Окончив его (по ускоренному выпуску) в 1930 г., она 5 лет работает в школе ФЗС (фабрично-заводская семилетка) снова в Самаре. Школа скоро стала полной средней школой, и Серафима Васильевна с увлечением преподает здесь, уже в старших классах, русский язык и литературу. При её участии в школе выходит рукописный журнал «Юность», школьная газета, отдельные номера которой печатались в типографии.
В период работы в школе С. В. Фролова развертывает интенсивную методическую деятельность. С 1931 г. она – председатель городского объединения словесников. В 1931-1932 гг. – член коллектива по созданию школьных учебников, руководимого проф. В. А. Малаховским. Авторская группа выпустила два учебника для ШКМ.
Педагогический энтузиазм Серафимы Васильевны привлек в школу на ул. Бр.Коростелевых, где она работала, студентов пединститута. С 1933 г. они систематически проходят в этой школе педагогическую практику. Так началась ее связь с Куйбышевским педагогическим институтом. С 1965 г. до конца трудовой деятельности она сначала ассистент, затем доцент и профессор Куйбышевского государственного педагогического института.
В период вузовской работы С. В. Фролова тоже находится в постоянных научно-методических изысканиях. Осмысляя место курса «Старославянский язык» в общей системе вузовских лингвистических курсов, она настойчиво проводит мысль о том, что его целесообразно ставить как курс широкого общеобразовательного значения – как курс введения в славянское языкознание: выступает с этой идеей в печати Далее...
Фролова С. В. О дальнейшей судьбе курса «Старославянский язык» // Русский язык в школе. 1963. № 1; Фролова С. В. Место и роль исторических дисциплин в подготовке преподавателей русского языка // Труды 7-й зональной конференции языковедов Поволжья. Саратов, 1965.
Куйбышев, 1973.
Куйбышев, 1976.
Вероятно, серьезность интереса к научной и педагогической деятельности Серафимы Васильевны была предопределена и собственной её одаренностью, энергией, всесторонней активностью и счастливым ее окружением.
Незаурядной была 1-я железнодорожная школа, в которой она училась. Учителями здесь были профессор Михайловский; известный краевед П. А. Преображенский; его брат С.И.Преображенский, читавший историю искусства; видный историк К. И. Каргер; математик Б. А. Сурвилло; Н. П. Каноныкин – позже известный ленинградский лингвист и методист, автор многих пособий для школы. Прекрасный преподавательский состав был в педтехникуме. Не удивительно, что уже школьные педагоги-энтузиасты дали Серафиме Васильевне не только прекрасную подготовку, широкое общее развитие, но и – на всю жизнь – глубокое уважение к педагогическому труду.
В коллектив кафедры русского языка Куйбышевского пединститута, где работали зав. кафедрой профессор, заслуженный деятель науки РСФСР В.А.Малаховский; доктор филологических наук, профессор, член-корреспондент АПН РСФСР А. Н.Гвоздев, доктор филологических наук, профессор А. А. Дементьев, широко известные ученые, авторы учебников и учебных пособий для высшей школы страны, естественным образом «вписалась» и обогатила этот коллектив сама Серафима Васильевна Фролова.
Как историк языка С. В. Фролова была убеждена в необходимости для учителя-словесника хорошей историко-лингвистической подготовки. Она хотела помочь студентам получить эти знания, дать им основательные представления о сравнительно-историческом методе языкознания, «обеспечить возможность при изучении старославянского языка четко дифференцировать такие понятия, как индоевропейский праязык, праславянский язык, живые славянские языки...». Она считала, что «... язык, подвергающийся изучению, должен восприниматься студентами не как какая-то абстракция, а как общественное явление, локализованное в пространстве и времени (в отношении индоевропейского праязыка в соответствии с состоянием науки лишь весьма относительно)» Далее...
Фролова С. В. Введение в изучение старославянского языка. Вып. 1: Учебн. пособие для студентов. – Куйбышев, 1973. С. 2.
Фролова С. В. Гласные старославянского языка в сравнительно-историческом освещении: Учебн. пособие для студентов. – Куйбышев, 1976.
С. В. Фролова была человеком чрезвычайно общественно активным. В педагогическом институте это проявлялось и в плане официальном (она постоянно и с удовольствием выполняла роль профорга факультета) и, еще больше, в чисто человеческом – в неизменной готовности прийти на помощь любому, кто в том нуждался. При этом активность ее была удивительно неамбициозной, бескорыстной.
Как профессор кафедры Серафима Васильевна никогда не помышляла о претензиях на заведование. Будучи человеком очень жизнерадостным, Серафима Васильевна Фролова была непритязательна и как-то беспечно равнодушна к личным благам и личным почестям. Прожив лет 20 в сырой полуподвальной квартире на ул. Степана Разина, 65 (бывшая конюшня), при объявившейся возможности на получение квартиры она удовлетворилась двухкомнатной, хотя была возможность получить большую.
Вспоминается, как однажды она (с веселым смехом!) рассказывала: ей позвонили – в городском масштабе собирались чествовать её в день 8 Марта. Слово за слово, она решила предупредить: отец был репрессированным священником, умер в тюрьме. Больше никто не позвонил – чествование отменялось. (В период учебы в Саратовском университете «социальное происхождение» чуть не поставило под угрозу самое его окончание – решили оставить в университете как активную общественницу и отличницу). Даже если Серафима Васильевна Фролова обижалась на кого-то, то обижалась обычно не за себя, а за других. Но была человеком исключительно принципиальным: не поступалась своим мнением и своими решениями.
Будучи серьезным ученым, С. В. Фролова в то же время была человеком очень земным, не пренебрегавшим бытовыми заботами, любящим и опекавшим сына и внуков, семьи своих братьев. Немало было тягот: и судьба отца, и во время войны выселение из общежития, где жила её семья, когда, как она пишет в своих воспоминаниях, выручил А. Н. Гвоздев, поселив её семью в своей квартире из трех 12-метровых комнат: каждая семья занимала по одной комнате, столовая была общая.
Фундаментальные историко-лингвистические исследования С. В. Фроловой классические по своему характеру, до сих пор имеют непреходящую ценность для будущих исследователей – и по концептуальному уровню, и как богатейший источник фактологических знаний.
Человек высокой принципиальности и кристальной честности, Учитель учителей, Мастер, Серафима Васильевна Фролова воплотила в себе лучшие качества современного ученого: преданность избранному делу, талантливость, постоянную готовность помочь своим ученикам словом и делом, являть собой образец поведения в жизни и науке.
Научная, педагогическая и общественная деятельность профессора С. В. Фроловой по достоинству оценена современниками в статьях о ней, в орденах и медалях, которыми она была награждена Правительством, в историко-культурной энциклопедии Самарского края Далее...
Историко-культурная энциклопедия Самарского края: Персоналии: С-Я. – Самара: Самарский дом печати, 1995. С. 151-152.
Литература о С. В. Фроловой
Историко-культурная энциклопедия Самарского края: Персоналии: С-Я. Самара: Самарский дом печати, 1995.
Научные традиции славистики и актуальные вопросы современного русского языка. Материалы международной конференции языковедов, посвященной 100-летию со дня рождения профессора С. В. Фроловой. Самара: Изд-во СамГПУ. 2006.
Проблемы славянской филологии: Материалы научной конференции, посвященной 90-летию со дня рождения профессора Серафимы Васильевны Фроловой. Самара: Изд-во СамГПУ, 1996.
Развитие филологического образования в Самарском государственном педагогическом университете. Лингвистика. Самара: Изд-во СГПУ, 2006.
Скобликова Е. С. Научная и педагогическая деятельность Серафимы Васильевны Фроловой // Актуальные вопросы лексики и грамматики современного русского языка. Куйбышев (КГПИ), 1976.
Скобликова Е. С.
Серафима Васильевна Фролова (1906-1986): Ученый, педагог, человек // Проблемы славянской филологии: М-лы науч.конф., посвящ. 90-летию со дня рождения проф. С. В. Фроловой. Самара (СамГПУ), 1996.
Тихонова Р. И. С. В. Фролова // Русский язык в школе. 1976. №6.
Тихонова Р. И. С. В. Фролова // Русский язык в школе. 1987. №2.
Тихонова Р. И. Светя другим… // Проблемы славянской филологии: Материалы научной конференции, посвященной 90-летию со дня рождения профессора Серафимы Васильевны Фроловой. Самара: Изд-во СамГПУ, 1996.
Тихонова Р. И. Слово об учителе // Самарские филологи: Серафима Васильевна Фролова. Научные сочинения. Самара: Изд-во СГПУ, 2006.
Библиография С. В. Фроловой
Монографические публикации двух основных глав докторского исследования С. В. Фроловой:
а) Фролова С. В. История притяжательно-относительных прилагательных с суффиксом -j/-bj] по древнерусским письмен¬ным памятникам XI-XVII веков // Учен, записки. Куйб. пед. ин-т. Вып. 27. Куйбышев, 1959. С. 183-338;
б) Фролова С. В. История образования притяжательно-относительных прилагательных с суффиксом -ов/-ев в русском языке // Учен, записки / Куйб. пед ин-т. Вып. 38. Куйбышев, 1963. С. 7-77.
Фролова С. В. К вопросу о природе и генезисе притяжательных прилагательных русского языка // Ученые записки /Куйб. пед. ин-т. Вып. 32. Куйбышев, 1960. С. 339-340.
Фролова С. В. К вопросу о происхождении русских неизменяемых фамилий на -ово/ -ево // Учен. зап. / Куйб. пед. ин-т. Вып. 32. Куйбышев, 1960.
Фролова С. В. История образования притяжательных и притяжательно-относительно прилагательных с суффиксами j/bj и ~ов/-ев в русском языке: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. - Куйбышев, 1962. (ИРЯ АН СССР).
Фролова С. В. О дальнейшей судьбе курса «Старо¬славянский язык» // Русский язык в школе. 1963. №1.
Фролова С. В. Место и роль исторических лингвистических дисциплин в подготовке преподавателей русского языка // Труды 7-й зональной конференции языковедов Поволжья. Сара¬тов, 1965.
Фролова С. В. К проблеме раннего славянского усвоения греко-латинской ономастики // Антропонимика. М., 1970.
Фролова С. В. Двойственность природы притяжательных прилагательных в современном русском языке // Вопросы теории, истории и методики преподавания рус¬ского языка. Науч. труды / Куйб. пед. ин-т. Т. 103. Куйбышев, 1972.
Фролова С. В. Введение в изучение старославянского языка. Вып. 1: Уч. пособие для студентов. Куйбышев, 1973.
Фролова С. В. Гласные старославянского языка в сравнительно-историческом освещении: Учебное пособие для студентов. Куйбышев, 1976.
Серафима Васильевна Фролова. Научные сочинения / Под редакцией Р. И. Тихоновой. Самара: Изд-во СГПУ, 2006.
Примечательные факты
Отец Серафимы Васильевны Фроловой, в девичестве Витевской, священник Василий Иванович Витевский, не отказался от веры, расстрелян 8 февраля 1938 г., ныне признан Самарским святым, священномучеником, см.: «Жития Самарского священномученика Василия Витевского» (Самара, 2004 г.). Далее...
Научными руководителям в аспирантуре С. В. Фроловой были профессора Г. О. Винокур и Д. Н. Ушаков, в докторантуре – Р. И. Аванесов, см.: Фролов Д. П. Воспоминания о маме // Научные традиции славистики и актуальные вопросы современного русского языка. - Самара /СамГПУ: Инсома-пресс, 2006.
С. В. Фролова удостоена правительственных наград:
медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне»,
орден «Знак почёта»,
юбилейная медаль в честь 100-летия со дня рождения В. И. Ленина,
орден «Трудового Красного Знамени», см.:
В течение многих лет кандидатская диссертация С. В. Фроловой была в официальном списке обязательной литературы для кандидатских экзаменов по русскому языку, см.: Скобликова Е. С. Продолжение в трудах и учениках // Научные традиции славистики и актуальные вопросы современного русского языка. - Самара /СамГПУ: Инсома-пресс, 2006.
Воспоминания о С. В. Фроловой
Дмитрий Павлович Фролов Далее...
Приводится по материалам из книги: Научные традиции славистики и актуальные вопросы современного русского языка. Самара /СамГПУ: Инсома-пресс, 2006.
Воспоминания о маме
Моя мама, Серафима Васильевна Фролова (урождённая Витевская), родилась 29 июня 1906 года в семье сельского священника.
Мама! Мало сказать, что я её люблю. Я всегда гордился ею. Её уважали все знакомые мне люди. У нас с ней не было не только ссор, но и разногласий. Взаимопонимание всегда было полным. В данное время, по прошествии двадцати лет со дня её смерти и из-за моего возраста (идет 73-й год), многие детали ушли из моей памяти. В особенности – точность временных дат тех или иных событий. Я рад тому, что её помнят коллеги и что мне представилась возможность рассказать о той стороне её жизни, которая меньше всего известна другим. Эта сторона её жизни связана с моей биографией.
У нас была очень дружная семья. У мамы было три брата, которые в соответствующее время обзавелись своими семьями. Следующие поколение состояло из трёх двоюродных братьев и сестры. Круг близких родственников этим не ограничивался. Была в Куйбышеве (Самаре) достаточно большая семья Беневольских, родоначальница которой приходилась двоюродной сестрой моей бабушке. Живёт сейчас в Самаре двоюродный брат мамы Н. Сардинский.
Близкая родня в Самаре осталась. Это Владимир Борисович Витевский (племянник мамы) – почётный ректор КЭИСа – и его потомки, потомки другого племянника Виктора Ивановича. Сейчас география проживания родственников не ограничивается Самарой. Они рассеялись по стране. В Минске живёт семья маминой племянницы Валерии Борисовны Добрыниной (Витевской), в Екатеринбурге – дети и внуки её брата Ивана, в Москве – моё потомство. Родственные чувства остались.
Маму связывали очень близкие отношения с семьями людей, хорошо известных в педагогическом институте. Это семья Гвоздевых – Александр Николаевич и Вера Николаевна, семья Бочкарёвых – Виктор Алексеевич и Татьяна Георгиевна, семья Алескея Ивановича Метченко. Их вполне можно считать почти родственниками. Отношения с ними были теплее дружеских. Дружескими были отношения с семьёй Ротковичей. В гостях у нас часто бывал
Всеволод Антонович Малаховский
. Далее...
Круг знакомых этим не ограничивался. На улице Степана Разина, 65 в одном доме с нами некоторое время жила семья ректора Куйбышевского педагогического института Н. А. Мельниченко. Я дружил с его сыном Мишей, который был на год старше меня. По праздникам чета Мельниченко часто бывала у нас в гостях.
Я знал профессора Алексея Александровича Дементьева. С детства много слышал и позднее был знаком с
Евгением Михайловичем Кубаревым
, Гавриилом Михайловичем Макаровым, проживавшим в Москве, – с ним мы общались до его кончины в конце 2004 года.
Я не мог знать всех коллег моей мамы, круг её знакомых был гораздо шире. Для меня в некотором роде является загадкой отсутствие к ней антипатии со стороны кого-либо. Она была человеком принципиальным и очень объективным, человеком с высоким чувством порядочности и долга.
Формирование её характера происходило до моего появления на свет. Мне трудно судить о том, как это было. О её школьных и студенческих годах у меня мало сведений. Её жизнь в этот период была трудной и сложной, подчас с тяжёлыми и горькими эпизодами. Последние тридцать-тридцать пять лет её жизни были, по-моему, благоприятными.
Отец мамы, дедушка Вася (Василий Иванович Витевский), был сельским священником. Сейчас он почитается в Самаре Святомучеником. Последняя его церковная служба – предстоятель Петропавловской церкви. В дореволюционной неграмотной России священники являли собою определённый слой интеллигенции. У него была хорошая библиотека. Мама в детстве много читала русской классики, забравшись на чердак дома.
После Октябрьской революции дедушка много времени провёл в тюрьмах и ссылках, строил Беломоро-Балтийский канал и канал Москва-Волга (на стройках были нужны грамотные люди), возвращался он с Почётными грамотами, но они не спасали его от последующих притеснений. Он был человеком прогрессивных взглядов. Это я понял из реплики бабушки. Он симпатизировал марксизму, но, однажды дав клятву Богу и людям, до конца жизни её не нарушил. Церкви закрыли. Ему предлагали снять сан, но он отказался. Последние годы он работал бухгалтером на заводе им. Масленникова. Он погиб арестованным в конце 1937 года. Я его помню смутно. В 1956 году он был посмертно реабилитирован.
Во время частого невольного отсутствия дедушки опорой семьи были мама и моя бабушка. Мама осталась старшей из детей. Её сестра, тётя Тоня, бывшая старше мамы на два года, к этому времени успевшая выйти замуж, умерла в 1921 году от туберкулёза. В семье подросли три брата мамы, мои дяди: Володя, Борис и Иван. Они были «лишенцами», то есть поражены в правах. Однако помогали родственники. Через все препоны к началу тридцатых годов мама окончила Саратовский университет, а старший из братьев – Дальневосточный политехнический институт.
Мама приехала в Самару с мужем, моим отцом, Фроловым Павлом Фёдоровичем, окончившим одновременно с ней физико-математический факультет Саратовского университета. Он был старше её на шесть лет.
Старший из братьев мамы, Володя, инженер-теплотехник, приехал на работу в Ленинград. Хорошие способности и тяга к знаниям сделали своё дело. Младшие братья работали рабочими, позднее – техниками. В конечном счёте, к 1941 году оба стали инженерами.
Первоначально мама работала в школе, а затем перешла в педагогический институт. Отец сразу пошёл работать в педагогический институт и скоро стал старшим преподавателем.
В тридцатые годы опорой нашей семьи был отец, материально (зарплатой) обеспечивавший её жизнь. Он происходил из зажиточной крестьянской семьи, владевшей ветряной мельницей в Оренбургской губернии под Бузулуком. В отличие от материнской ветви, отцовская ветвь преследованиям не подвергалась до 1937 года. Тогда моя тётя Вера, сестра отца, школьная учительница, на два года попала в тюрьму из-за мужа, рабочего-революционера, красного партизана, который во время гражданской войны сражался с белоказаками Колчака. К 1937 году он был довольно крупным советским работником, но был арестован и расстрелян как «враг народа». У всей родни остались о нём хорошие воспоминания.
До меня у моих родителей был ещё сын Вадим. Он умер в возрасте нескольких месяцев. Через два года (в 1933 году) появился я. Меня назвали сходным, но и отличным именем – Дмитрий.
Когда сейчас смотришь телевизор и читаешь прессу, диву даёшься примитивному изложению тогдашнего существования, поголовному испугу. Может показаться неправдоподобным то, что в самом начале тридцатых годов, видимо, с 1933 по 1935 годы, недавнюю «лишенку» (мою маму) и её мужа Самарский педагогический институт выделил для индивидуального обучения первого секретаря обкома и его жены различным дисциплинам. Первый секретарь обкома был известным революционером. Мама занималась с ним русским языком, литературой, историей, папа – математикой и физикой. Революционеры из «низов» России, желавшие принести счастье всем на Земле, не гнушались общаться с «классовыми врагами». Об этих учениках я не слышал от родителей какой-либо хулы, известно лишь, что первый секретарь обкома и его жена погибли во время репрессий 1937 года.
В 1936 году мама уехала в аспирантуру в Москву, в МИФЛИ. В Куйбышевский педагогический институт она вернулась 1939 году после защиты диссертации и стала его доцентом.
Мама в своё время училась в аспирантуре, её младший брат Иван вскоре поступил в МИИТ (Московский институт инженеров транспорта), который окончил в канун начала Великой Отечественной войны, в Ленинграде успешно работал старший из братьев Владимир, в Куйбышеве – Борис.
Семья Бориса Васильевича до 1939 года жила в одной квартире с нами. В 1936 году у меня появилась двоюродная сестра Валерия. Пока дедушка был с нами, и он, и отец активно интересовались международной жизнью – у нас был радиоприёмник.
В семье не было антагонизма к социализму и социальному строю страны. Мама была объективна в оценках и гораздо лояльнее отца. Она не разделяла большинства его взглядов, которые он не скрывал даже вне семьи. В этих разговорах его часто останавливал А. Н. Гвоздев.
В Советский Союз везли испанских детей. Заботой о них были проникнуты газеты и передачи радио. Через пятьдесят лет, в 1988 году, при заходе наших исследовательских кораблей «Вавилов» и «Лебедев» на Канарские острова в Санта-Крус, мне привелось общаться с одним из этих детей. Он вновь обрёл испанское гражданство, был заместителем директора Советско-Испанского торгового общества «Совиспан». С необычайной теплотой вспоминал он Советский Союз, считал прожитые у нас годы самыми счастливыми и осуждал свою русскую жену и их сына за пренебрежительное отношение к своей Родине.
В период учёбы мамы в аспирантуре экономическим базисом семьи был отец. Хозяйство всегда до последних дней своей жизни (до 1957 года) вела бабушка. Своими успехами мама во многом обязана папе и бабушке. Возможность уехать из Куйбышева практически на три года, оставив малолетнего сына, была обусловлена тем, что семья была достаточно обеспечена заработками папы, а моё здоровье и воспитание обеспечивала бабушка.
Отец был более или менее равнодушен к своей карьере. Ещё в университетские годы в Саратове его принимали в консерваторию учиться и прочили в конкуренты Лемешеву, так как у него был прекрасный тенор. Но отец не любил лишних нагрузок. Папа позднее (в 1952 году) окончил аспирантуру при Горьковском университете и подготовил кандидатскую диссертацию, но её не защищал. До конца своей преподавательской деятельности он оставался старшим преподавателем. Но педагогом он был прекрасным. Могу это утверждать и потому, что он иногда занимался физикой со мной, а также по восхищённым отзывам его коллег по Куйбышевскому авиационному институту, где он работал с 1942 по 1964-65 годы. Он был тихим, добрым, умным человеком. Создав «стартовые» условия для жены, он создал базу для последующих её успехов. Мама это сознавала.
Другой опорой семьи была бабушка, Надежда Алексеевна Витевская (в девичестве Сардинская). Она происходила из семьи священника, была замужем за священником, получила довольно ограниченное образование (церковно-приходская сельская школа и один или два класса гимназии). Но во всех аспектах воспитания, которые тогда полагались девушкам, она была хорошо образована: она прекрасно была обучена готовить, шить, вышивать, заниматься хозяйством (в том числе и сельским). Она была безукоризненно грамотна. В её письмах никогда не было ни единой ошибки. Она привыкла к притеснениям властей, и выходы в «свет» были для неё редкостью, но интересовалась общественной жизнью вообще и жизнью своей дочери в частности, была умна и развита, достаточно начитанна. Друзья и коллеги мамы, родственники и знакомые обычно собирались в гостях у неё. Она любила принимать гостей, могла гордиться приготовленными блюдами, привлекала своим радушием и гостеприимством, она была очень внимательным и чутким человеком.
Значительная часть людей, ставших нашими близкими знакомыми, была в прошлом студентками-заочницами институтов. Они сближались прежде всего с бабушкой. Она брала над ними опеку, часто над их семьями в сёлах, оставшихся без отцов, убитых на войне. Мама в их жизни начинала играть роль гораздо позднее. Все заботы по дому лежали на бабушке. Мама от них была почти полностью освобождена.
Летом 1939 года мы с бабушкой поехали в Москву. Мама защищала кандидатскую диссертацию. Бабушка очень хотела присутствовать на защите. Я был взят возможно по необходимости, а возможно, для приобщения к культуре. После защиты диссертации мы поехали в Ленинград. Так состоялось моё первое знакомство с наукой, которое во время защиты свелось к мучительному сидению на задних партах аудитории. В Ленинграде старшие, руководимые дядей Володей, с восторгом ходили по музеям, ездили по пригородам, а у меня от усталости болели ноги, но кое-что в памяти осталось. С дядей Володей мы виделись в последний раз. Через два года началась Великая Отечественная война. Он умер в блокадном Ленинграде от голода уже в декабре 1941 года, а в январе от голода же умер его маленький сын, мой двоюродный брат. Дядя Володя женился в 1940 году (в самом начале войны бабушка звала его жену с сыном в Куйбышев, но они не смогли правильно оценить обстановку). Мама поддерживала с его женой (О. Н. Витевской) родственные отношения (встречи и переписку) до самой своей смерти в 1986 году.
1941 год был тяжёлым для всей страны. Трудным он был и для нашей семьи, хотя не таким, как для многих окружающих. Надев рюкзаки с уложенными в них платьями, костюмами, папа и мама отправлялись в окрестные сёла менять их на муку, пшено, масло, картошку, ночи проводили в очередях за хлебом.
Потом из Москвы стали прибывать эвакуированные авиационные заводы. Для рабочих заводов отобрали у педагогического института 5-ое и 6-ое общежития на улице М. Горького. Мы лишились квартиры в 6-ом общежитии, которую мама получила после возвращения из аспирантуры. Жить стало негде. В тяжёлые времена познаётся истинная дружба. На полтора года к себе в квартиру на Пионерской, дом 5 нашу семью взял А. Н. Гвоздев. Одну комнату занимал он с женой, во второй – мы четверо. Помню грустную суматоху во дворе дома, когда на фронт уходило ополчение из преподавателей. Потом пришла горечь утрат и от войны, и помимо её. Где-то в Эстонии погиб сын А. Н. Гвоздева, ещё перед войной призванный в армию.
Нашу семью война в общем-то обошла стороной. Летом 1942 года папу призвали в армию. Под Сызранью формировалась дивизия. В петлицу он получил «шпалу» капитана. В августе 1942 года, когда 6-ая армия Паулюса вырвалась в Сталинград, вышел указ Сталина о том, что военнослужащие, имеющие высшее гражданское образование, но не имеющие военного образования, демобилизовывались для работы по специальности. Страна уже готовилась к послевоенной жизни. Отец в августе вернулся в Куйбышев и поступил на работу в Куйбышевский авиационный институт. Мои дяди, связанные с железнодорожным и городским транспортом, в армию не призывались.
С осени 1942 года жить стало легче. Выручили огороды, участки под которые получили институты. Со второй половины 1943 года (может быть, с 1944 года) правительство стало серьёзно заботиться о научных работниках. Мама и папа получили «литеры» и «лимиты» (кому что полагалось я не помню, это было связано с должностями и степенями), сначала продовольственные доппайки, а потом и промтоварные. Для нас голодный период войны кончился, а затем кончилась война.
В 1943 году мы получили жильё во дворе 1-го общежития педагогического института. Квартира была коммунальной, состояла из 4-х комнат, две из которых занимал литературовед, доцент С.А. Орлов. Соседи стали друзьями. Наши две комнаты были полуподвальными. По стенам одной комнаты, в которой спали родители, просто текла вода. Из этой квартиры родители переехали в новую только в начале 60-х годов.
Моё домашнее воспитание происходило в процессе присутствия при беседах родителей с коллегами, более всего с Гвоздевым. Я был свидетелем того, как мама с А. Н. Гвоздевым обсуждали работу Сталина «К вопросам языкознания». Обсуждение было критическим с существенным несогласием. Критически относились они и к деятельности академика Т. Д. Лысенко.
Я увлекался военной историей (особыми симпатиями пользовался Наполеон Бонапарт, из книги Тарле «Наполеон» я знал наизусть несколько описаний сражений). Мама знала о моём увлечении и помогала ему. Из библиотеки института она приносила книги по Древнему Риму.
Однако, когда дело дошло до выбора специальности в десятом классе, родители мне отсоветовали посвящать себя истории – для неё нужно быть «шибко партийным». Прошлое ещё довлело. Родители мои всю жизнь были беспартийными.
Из поэтов я любил Лермонтова. До серьёзной классики не дорос – повзрослел только в студентах. Школьная программа по литературе была освоена, но ни Толстой, ни Достоевский меня не увлекли. В 10-ом классе легко перестроился на физику. Мама, наверное, рассматривала варианты моей судьбы. Отец был в 1950 году аспирантом при Горьковском университете, в университете работали знакомые – Мельниченко и Орлов, вуз был очень престижным, а в моём школьном аттестате – только две четвёрки, правда, по основным предметам, из-за чего мне медаль не полагалась.
Успешно сдав вступительные экзамены, я стал студентом радио-физического факультета Горьковского государственного университета. Мама материально поддерживала меня весь период учёбы в университете. Родители считали, что я не имел морального права претендовать на место в общежитии даже на старших курсах. Общежитие – для менее «обеспеченных» студентов. Весь горьковский период я прожил, снимая углы. Родители каждый месяц присылали мне 700 рублей, из которых 400 уходило на оплату жилья, а остальное было добавкой к стипендии. Уже на моём втором курсе факультет стал спецфаком. Нам резко увеличили стипендию по сравнению с другими специальностями и платили её всем успевающим. Учёба была трудной, нагрузки – большими, требования – высокими. Мы были «нормальными» студентами – всё успевали. Занимались спортом (я – беговыми коньками), участвовали в общественных мероприятиях, по праздникам веселились. Все каникулы я проводил в Куйбышеве, летом – на даче с бабушкой, зимой – в городе со всей роднёй.
Выбранная мною специальность не была результатом продуманного увлечения, однако она определила мою дальнейшую судьбу. Под впечатлением рассказа в журнале, прочитанном мною ещё в 9-ом классе на уроке физики о подводной схватке британской и германской подводных лодок, я выбрал для специализации кафедру гидроакустики. На неё я сагитировал своего близкого университетского друга В. И. Ильичёва, ставшего академиком АН СССР, ныне покойного. Выбор специальности случайно создал возможность тесного общения с мамой ещё на несколько лет. У кафедры оказались три ежегодных места для дипломников в Московском физическом институте им. Лебедева, в акустической лаборатории. В их числе я был направлен на преддипломную практику в Москву в ноябре 1954 года, а после прохождения практики был оставлен для работы над дипломным проектом в акустическом институте АН СССР, преобразованном указом Правительства СССР с 1 января 1954 года в акустическую лабораторию ФИАНа. После защиты дипломного проекта стал работать в этом институте.
Мой приезд в Москву в 1955 году для мамы был большой радостью и, по-видимому, гордостью. Но жилищная проблема не была простой. Большая часть молодёжи снимала углы в окрестных с Москвой деревнях. Правда, находились эти деревни там, где сейчас метро «Профсоюзная», «Университет», «Новые Черёмушки». Зарплата младшего научного сотрудника с трудом позволяла снимать жильё и существовать. Гордость гордостью, а материальная помощь не была лишней. Она, конечно, пришла от мамы. Нам с мамой опять повезло. В 1957 году мама поступила в докторантуру при Институте русского языка АН СССР и приехала в Москву временно жить. Бытовые трудности с лихвой компенсировались очень интересной работой и жизнью. Серьёзная работа по специальности сопровождалась доступными театрами (в том числе и Большим), кафе. В Москве жили родственники отца (племянник с семьёй).
У меня была возможность присутствовать на научных семинарах в лучших институтах страны – в ФИАНе им. Лебедева, в институте физических проблем (у Капицы). Там можно было встретить Ландау, Андреева, Гинзбурга, Капицу, Сахарова, Прохорова и многих других. Там формировался интеллект научной молодёжи. Мама общалась с научной общественностью, работавшей в её области. В конечном счёте, наше правительство могло «не краснеть» за нас, выпуская на союзную и международную арены.
Уже через год по окончании университета, летом 1956 года, на 1-ой Всесоюзной акустической конференции с приглашением иностранных учёных, я оказался в составе организационного комитета. Мы были гидами по Москве.
В марте 1954 года наша семья понесла большую утрату – умерла от инсульта бабушка. Мы с мамой находились в Москве, срочно приехали в Куйбышев, застали бабушку ещё живой, а через три дня похоронили. Теперь в Куйбышеве периодически в одиночестве оставался папа. Его опекала многочисленная родня.
Мои заботы давали определённую нагрузку маме, занятой своей диссертацией. Они для неё были приятными. Всё складывалось удачно. В то же время я стал аспирантом без отрыва от работы в акустическом институте. В 1958 году я получил комнату в коммунальной квартире (с семьёй сотрудника института из трёх человек) в новом доме, построенном для нашего института.
Мама переехала жить ко мне и энергично обставляла комнату мебелью. От её забот в комнате стало тесно, но было приобретено всё самое нужное. Самыми важными считались хороший письменный стол и холодильник. Наша жизнь стала вполне комфортной, однако мама уже заканчивала докторантуру.
Сына опекать ей пришлось ещё несколько лет. В 1959 году в Западной Германии, в Штудгарте проходил 3-ий Международный акустический конгресс, на который мой руководитель Н. А. Рой и я представили совместный доклад. Большой интерес к нашему докладу проявила пресса. Мои радости и эмоции после возвращения передались маме, возможно, испытывавшей радость и гордость за сына.
Моя жизнь была важной частью её жизни. То, как она мной дорожит, я скоро оценил. В 1960 году я факультативно, вопреки желанию моего непосредственного начальника Н. А. Роя, выполнил работу для другой лаборатории института, занимавшейся исследованием полярного региона. В качестве награды меня должны были взять на льдину в следующую экспедицию на Северный полюс… И не взяли. Учёный секретарь института, не объясняя причины, коротко заметил, что аспиранту есть чем заниматься в Москве. Через несколько лет мама призналась, что она, кажется, даже письменно, обратилась к моему начальству с просьбой оградить единственного сына от возможной опасности. Наш институт провёл около полутора десятков таких экспедиций. Человеческих жертв не было, но аварии самолётов при посадке на льдину бывали. На полюсе мне побывать не довелось.
В 1961 году мама защитила докторскую диссертацию, а через несколько дней упала и сломала ногу в Москве. Больше месяца она пролежала в больнице, прежде чем вернуться в Куйбышев. После этого она стала бывать в Москве реже.
В 1963 году я женился и вскоре, в ноябре, защитил кандидатскую диссертацию. В 1964 году у меня родился сын, а у мамы, следовательно, появился внук, а значит, и новые интересы и хлопоты. Нужно было помогать невестке-студентке. В 1965 году руководство института выделило мне отдельную самостоятельную область работ в гидроакустике. Нагрузка увеличилась –командировки, экспедиции, работа на морях вокруг всей страны. Отпускное время я проводил в Куйбышеве – с 1947 года у нас была дача на Студеном Овраге, где мы жили всё летнее время.
Маме было около шестидесяти. Она была полна энергии и сил. Стала профессором, была окружена вниманием на службе, уважаема коллегами, почитаема учениками-аспирантами, занята со студентами. Мама получила общественное признание: появились правительственные награды. Первую награду, медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» и мама, и папа получили ещё в 1946-47 годах. Теперь мама была награждена орденом «Знак почёта», затем юбилейной медалью в честь 100-летия со дня рождения В.И. Ленина, потом орденом «Трудового Красного Знамени».
Мои родители не имели привычек отдыхать в общепринятом смысле. Они не гуляли вечерами на набережной, не сидели в парках и скверах. Иногда бывали в театрах и кино. Отдых состоял в менее напряжённых занятиях. Мама выписывала «Роман-газету» и другие журналы. Отдыхала, читая их. Чаще отдых заключался во встречах с родственниками. В шестидесятых и семидесятых годах мама два-три раза бывала в санаториях. Однажды ездила в круиз вокруг Европы.
Встречи с родителями приносили нам обоюдную радость. В 1968 году я получил отдельную квартиру. В 1971 году у мамы появилась внучка Маша. В 1973 году исполнилась частично одна мечта моего отца: по совместительству меня пригласили доцентом в Московский институт радиотехники, электроники и автоматики (отец много раз поднимал вопрос о моём переходе на преподавательскую работу). Но моя основная работа продолжалась в акустическом институте. В 1979 году моя семья получила новую квартиру из трёх комнат с двумя большими лоджиями.
В 1980 году я был избран по конкурсу начальником отдела. Весной 1982 года мой сын был призван в Советскую армию. Летом 1982 года он в составе учебной школы сержантов на Дальнем Востоке принял бой на границе с крупным отрядом Китайской армии. Сын был ранен. Долго не было писем, мы не знали о случившемся. Самые большие волнения достались жене и маме. Весной и летом 1983 года я побывал в мотопехотном полку в посёлке Барабаш, где сын служил в должности помощника командира взвода.
Мама подумывала о переезде к нам в Москву, но от переезда категорически отказывался отец. Отцу шёл девятый десяток. Побаливала спина у мамы. Её лечили от остеохондроза. Потом оказалось, что развивался рак поджелудочной железы. Мама из преподавателей перешла в консультанты, а потом пошла на пенсию. Дачу на Студёном Овраге продали. Содержать её родители уже не могли.
Трудным был 1985 год. Сразу после Нового года на 86-ом году жизни отец слёг. Возник случай, когда присутствие детей становится крайне необходимым. Сын был только один. Четыре раза я приезжал в Куйбышев (каждый раз на две недели), но этого было мало. С лежачим больным маме было очень трудно. Выручали родственники – семья брата Бориса Васильевича и семья Беневольских. Отец угасал. Он умер 7 июня 1985 года. Накануне его похорон маму положили в больницу. Впервые прозвучал диагноз – рак. Через несколько дней маме сделали операцию.
Я увёз маму из Куйбышева. Доктор рассказал мне о ходе болезни: мама была обречена (предполагалось ещё восемь-девять месяцев жизни). Прожила она один год и четыре месяца. Маме была выделена комната, но, почувствовав облегчение, она поехала в Куйбышев и занялась обменом своей квартиры на Москву. Квартиру она обменяла на комнату в малонаселённой коммунальной квартире почти в центре Москвы, у Белорусского вокзала. Она мечтала о том, что будет жить самостоятельно, а я буду часто приезжать к ней. Она ещё рассчитывала на самостоятельность. За нашу жизнь мы всё-таки мало были вместе. Я хотел поводить её по театрам, по концертам, поездить по Подмосковью (у меня был автомобиль), в общем, хотелось доставить ей максимум удовольствий и впечатлений за оставшийся период. Но эти мечты не сбылись. Сразу после обмена квартиры, возможно, из-за эмоционально повышенного настроения мама потеряла осторожность, споткнулась на улице у метро «Беляево» и сломала ногу. Это случилось осенью 1985 года. Она слегла у нас на три месяца. Был произведён родственный обмен. В её комнате поселился внук. Когда зажила нога, она уже настолько ослабела, что мероприятия, связанные с физическими нагрузками (театры, концерты и т.п.), стали ей не под силу. Только прогулки во дворе дома. Она начала худеть, но всё-таки надеялась выздороветь. Боли она переносила стоически, лекарств принимала мало.
Она успела распорядиться своим наследством, прежде чем окончательно слегла. Это случилось во второй половине сентября 1986 года. Лежачей больной она пробыла чуть более двух недель.
Она умерла ночью 16 октября 1986 года на 81-ом году жизни. За несколько часов перед этим она потеряла сознание. Моя мама похоронена 18 октября 1986 года на Хованском кладбище г. Москвы. На похоронах её не было многолюдно, были только близкие родственники проживающие в Москве. Могилы моих близких находятся в разных городах: бабушки и папы – в Самаре, мамы – в Москве.
Она говорила, что смерти не боится, что умирать будет спокойно, что считает себя счастливой. Видимо, трудная молодость забылась, а остальные периоды жизни, заполненные любимой работой, благополучной семьёй, общением с многочисленными родственниками, коллегами и знакомыми, определили её оценку.
Всю свою жизнь она была благодарна руководителям в аспирантуре – профессорам Г. О. Винокуру и Д. Н. Ушакову, в докторантуре – Р. И. Аванесову. Ей самой в многочисленных письмах выражали горячие симпатии её многочисленные ученики-аспиранты. Почти не связанные с ней по профессии люди, попадая в орбиту её интересов, оставались в ней на всю жизнь.
Не могу не упомянуть Клавдию Георгиевну Сочкову, связанную с нашей семьёй с 1946 года до самой своей смерти в 1993 году. Ровесница мамы, студентка-заочница, очень близкая моей бабушке, много лет спустя по просьбе мамы помогала моей жене и маме растить моих детей, проживая у мамы в Куйбышеве и у меня в Москве.
Замечательными людьми стали дети друзей моей мамы. В Москве в Математическом институте АН РФ работает сын В. А. Бочкарёва Сергей Викторович. Он доктор наук, математик, по меньшей мере, с европейским именем, которого ещё в восьмидесятые годы приглашали для чтения лекций в научные учреждения многих стран Европы.
В большом сыновнем долгу я перед мамой. У меня любящие и любимые дети и внуки, любящая и любимая жена. Правда, мама её не знает. Жена много и умело ухаживает за её могилой. В значительной мере моя жизнь и судьба похожи на её. Мама почти пятьдесят лет работала в Куйбышевском (Самарском) педагогическом институте, любила его и гордилась им – я пятьдесят один год работаю в Акустическом институте им. академика Н. Н. Андреева, единственном в мире, и горжусь им. Её признала и награждала страна, награждала страна и меня. Как и мама, с моими друзьями и коллегами дружу и работаю я по 40-50 лет, имею много учеников и аспирантов. Я тоже вправе считать себя счастливым человеком – в этом заслуга и моей мамы.
Владимир Борисович Витевский Далее...
Приводится по материалам из книги: Научные традиции славистики и актуальные вопросы современного русского языка. Самара /СамГПУ: Инсома-пресс, 2006.
Незабываемая тётушка
Наша семья имела крепкие связи с родственниками отца – Витевского Бориса Васильевича, являясь частью прекрасного рода Витевских. В силу трагических событий – преследования «как врага народа» в двадцатых годах прошлого века и расстрела в 1937 Главы рода священника Василия Ивановича Витевского – все заботы и ответственность за судьбу семейства легли на плечи его жены Надежды Алексеевны. Она была классической русской, с привлекательной, чуть полноватой внешностью, располагающей к себе любого собеседника, но в то же время с огромной силой воли, с завидной выдержкой, с православным и хорошим светским образованием. Надежда Алексеевна воспитывалась в семье священнослужителя, владела несколькими иностранными языками.
Бабушке пришлось практически без средств к существованию накормить четверых ребят в возрасте от десяти до восемнадцати лет, со всеми позаниматься, благо, что она была учительницей. Судьба отблагодарила ее – все дети получили высшее образование и пользовались заслуженным авторитетом среди коллег.
Впоследствии роль Главы семейства перешла к тетушке – Серафиме Васильевне Фроловой – не только потому, что она была старшей по возрасту, но и в силу того, что природа передала ей многие замечательные черты мамы. Тетушка как человек талантливый, в ранней молодости защитила Владимир Борисович Витевский, кандидатскую диссертацию и стала доцентом Куйбышевского пединститута и признанным лидером в семействе.
Вероятно, в силу православного воспитания тетушка без сожаления тратила деньги на поддержание всего семейства и ненавязчиво помогала строить и реализовывать планы успешной жизни каждого из нас.
Денег было не слишком много, поэтому они с бабушкой всегда находили наиболее полезные направления расходования средств. Например, вырастив детей, бабушка взялась и за внуков. По инициативе тетушки они сразу после войны вывезли всех внуков в деревню, отпаивали нас свежим молоком после тяжелых военных лет.
Затем в 1947 году они стали строить дачу в Студеном овраге, на участке, выделенном тетушке. На даче летом жили все внуки. Более близкими отношения у бабушки были с Димой, сыном тетушки. Мы на даче отдыхали: рыбачили, играли в футбол, работали на огороде и в саду. Бабушка была очень трудолюбивой и умной. Только у нее и еще у двух-трёх дачников вызревали на участке дыни и арбузы. Она занималась и с нами. Мы читали, учили стихи и слушали Евангелие.
Тетушка с мужем Павлом Федоровичем и мои родители практически не отдыхали на даче, работали. Мы знали, что тетушка в отпуск ездила читать лекции в педвузы других городов, тем самым поддерживала сносное существование семейства, строительство дачи.
Потрясением для нас был 1949 год. Моего отца, работавшего директором городского трамвайного депо, обвинили в терроризме, организации трамвайной аварии с человеческими жертвами и отдали под суд по статье, предусматривающей 25 лет заключения с конфискацией имущества.
Тетушка и бабушка не причитали, не рыдали, а бросились спасать своего сына и брата и его семью. Тетушка Сима, используя свой авторитет и знакомства, помогла нанять авторитетных адвокатов как в г. Куйбышеве, так и в г. Москве при рассмотрении дела в Верховном суде. Она отдала все свои сбережения, которые во много раз были больше тех денег, которые родители наскребли, продав все с себя.
Бабушка регулярно подкармливала нас с сестрой своими чудесными пирогами и булочками, а с субботы на воскресенье мы гостили у тетушки.
Основной причиной преследования моего отца, безусловно, было происхождение – он считался сыном «врага народа». Конечно, никаких существенных промахов в его работе не было, но это пришлось доказывать около двух лет. Без работы и денег на жизнь!
Как сложно было им, детям отца, расстрелянного как «враг народа», пришлось жить, строить профессиональную карьеру. Сколько раз им предлагали отречься от отца, и тогда им открывался путь наверх, но ни один из них не сделал этого и испил свою чашу гонений ради веры в справедливость!
Тетушке не давали возможности поступления в докторантуру и подготовки докторской диссертации. Занятая всегда работой и заботами своего семейства, в кои веки она собралась отдохнуть и посмотреть мир. И тут ей отбили всякую охоту на путешествия, «сердобольная соседка» по каюте, через полгода после круиза вокруг Европы пришла к ней в очередной раз «на чай» и исповедывалась ей о том, что она имела поручение от «органов» следить за ней во время круиза и дать письменный отчет. Милая тетушка была удручена ужасно и никак не могла понять, почему к ней, почти полвека проработавшей в высшей школе, участвующей в становлении пединститута и Самарского госуниверситета, такое отношение в партгосструктуре.
Благотворительность тетушки не ограничивалась кругом её семейства. Она помогала всем, кто стремился познать тайны нового и найти место в жизни. Молодому инвалиду войны Г. М. Макарову она помогла не только закончить институт, но и защитить кандидатскую диссертацию. Ему, бывшему спортсмену, еле передвигающемуся в корсете, новая специальность облегчила долгий творческий путь. Как к детям, относилась тетушка к своим аспирантам. О них она всегда рассказывала, а после защиты устраивала банкеты у себя дома. Готовить ей помогала моя мама, Тамара Ивановна, которая была второй после бабушки умелицей по поваренному и кулинарному делу.
Кстати, тетушка дружила со многими коллегами. По праздникам, и не только официальным, бабушка накрывала огромный стол. Часто за столом, наряду с маститыми профессорами А. Н. Гвоздевым, В. А. Бочкаревым, восседали и мы, дети. Чудесные это были люди.
Александр Николаевич Гвоздев имел дачу, такую, как и тетушка, на Студеном овраге. Он на даче в основном занимался творческой деятельностью – читал, писал, и у него не было ни огорода, ни сада. Все эти великие люди не сюсюкали с нами, а запомнились нам старшими доброжелательными дядями и тетями.
Александр Николаевич, узнав, что я увлекаюсь рыбалкой и меня не пускают на рыбалку без старшего брата, повел меня на Волгу и подарил мне, пацану, огромную бамбуковую удочку (а у нас были только хворостины из орешника). Рыбка тогда ловилась неплохо с берега. Устав нанизывать добычу на кукан, я пошел к Александру Николаевичу. Смотрю, а он, поймав рыбешку, отпускает ее, и никакого кукана у него нет. Я спросил его, почему он так делает, и он ответил, что ему жалко живую рыбку, а на уху он купит рыбу у рыбаков.
Авторитет у тетушки в семействе был бесспорным. Она создавала какую-то ауру необходимости учиться и добросовестной работы. Все представители (или почти все) моего поколения получили высшее образование. Тетушка направляла на приобретение знаний, воспитывала в нас умение их использовать и заблаговременно готовиться к поступлению в вуз. В школе я не без успеха увлекался спортом и меня приглашали в институт физкультуры вне конкурса. Родители не поддерживали такое развитие моей судьбы, но решающую роль сыграло мнение тетушки, которая просто сказала мне, что это недостаточно основательная профессия для долгой жизни. Она приглашала меня поступить на физмат, но мне по «эффекту мартышки» захотелось идти по стопам старшего брата, её сына, и поступить на специальность «Радиофизика» Горьковского университета. Мне повезло: в Куйбышеве открыли институт связи, в него я поступил и проработал в нем всю жизнь, пройдя путь от ассистента до ректора.
Вернусь к поступлению в вуз. Тетушка, продолжая традиции семьи, придерживалась мнения о большой пользе репетиторства. И с сыном, и со мной по физике задолго до окончания школы занимался ее муж, дядя Паша. Это был чудесный, чрезвычайно грамотный педагог. С ним консультировался я и по математике. Моя сестра Лера наиболее важные сочинения «пропускала» через тетушку. В дальнейшем, когда мой сын заканчивал школу, мы с женой привлекали репетиторов к его подготовке в вуз. Окружающие слегка удивлялись: неужели сына зав. кафедрой не примут в вуз – и не все понимали, что переходный период от школы к вузу не должен быть непреодолимым барьером, он не должен создавать тягостного впечатления от учебы. Результатом по сравнению со многими друзьями мы довольны. Наш сын получил дипломы с отличием по двум специальностям.
Интересно отметить рассказы тетушки об учебе в аспирантуре в тридцатых годах. Они общались с научным руководителем еженедельно для обсуждения тех вопросов, которые она должна была изучить по его заданию. Пришлось сдавать ей и много экзаменов, в том числе по латинскому и греческому языкам для того, чтобы самостоятельно работать с первоисточниками. Система обучения была сродни репетиторству. Написанию и защите диссертации не придавали столь весомого значения, как сейчас. У тетушки была небольшая по объему кандидатская диссертация – и она гордилась тем, что ссылок на эту диссертацию было гораздо больше, чем позднее – на её докторскую.
Доводом эффективности индивидуальных занятий является тот факт, что бабушка Надя, живя в семье тетушки, занималась с раннего возраста с любимым внуком Димой французским языком. К семи годам он читал и декламировал на французском. Даже как-то выступал по Куйбышевскому радио. В школе он изучал английский язык, а выпускные экзамены сдал по двум языкам. Будучи уже кандидатом физико-математических наук, он на Всемирном молодежном форуме в Москве работал переводчиком с французской делегацией. Настолько крепкими оказались знания французского языка.
В моей судьбе, безусловно, присутствовало огромное внутреннее влияние тетушки. Кстати, она помогала женам и детям других племянников получить высшее образование.
Ее семейная спонсорская забота пролегла через всю жизнь. С ней было очень легко, во всяком случае, мне вести разговоры. Тетушка была человеком открытым, достаточно практичным. Когда у меня появилась возможность приобрести автомобиль (а в советское время это был страшный дефицит), денег на него не хватало. Я обратился к тетушке. Она поддержала стремление купить автомобиль (особенно с учетом дачи), но и спросила, когда и из каких источников я верну долг. Услышав о том, что я рассчитываю на утверждение диссертации и в дальнейшем на увеличение зарплаты, она помогла со средствами. Вообще любые щекотливые вопросы с ней можно было решить.
Оглядываясь на прошлые годы, должен заметить, что мне жаль поколение родителей. Революция, жестокие войны, репрессии. Вся жизнь была выживанием. Заработаешь деньги – так на них и купить что-либо трудно. Тетушка любила хорошо одеваться, и моя мама помогала ей в этом, устраивала её заказы в ателье, и чаще у модной портнихи.
На пенсии заслуженные люди считали за счастье купить колбасу и прочее, простояв несколько часов в очереди. Для них отдушиной была работа и семья.
Тетушка не умела отдыхать. Жить на даче стала только на пенсии и в значительной степени ради внуков. На Волгу купаться ни она, ни профессора не ходили, как и часто не посещали спектакли и концерты. Имея катер, я приглашал тетушку покататься по Волге. В её сознании не было места праздному времяпрепровождению, и она принимала приглашение, только совмещая с делом – поездками на дачу или с дачи в город. Тетушка, как и её коллеги, постоянно писала монографии, учебники и учебные пособия, статьи и т. п. Она помогала родным по крови и духу. Поэтому, думаю, через десятки лет и вспоминают о них добрым словом. Я и мои близкие благодарны судьбе за то, что у нас была и осталась в сердце такая замечательная родственница – тетушка Сима.
Е. С. Скобликова Далее...
Приводится по материалам из книги: Научные традиции славистики и актуальные вопросы современного русского языка. Самара /СамГПУ: Инсома-пресс, 2006.
Продолжение в трудах и учениках
Дорогая Серафима Васильевна... Мы, оставшиеся старшие её ученики, вспоминаем её в ряду славной плеяды ученых-языковедов: Всеволода Антоновича Малаховского ссылка на персоналию, Александра Николаевича Гвоздева ссылка на персоналию, Алексея Александровича Дементьева ссылка на персоналию. Все они обеспечили известность Куйбышевской (Самарской) лингвистической школы.
Место Серафимы Васильевны среди них определяется обращенностью её научно-педагогической деятельности к проблемам истории русского языка. Главными итогами её исследовательской работы в этой области были два фундаментальных диссертационных исследования: «Именное склонение в русской оригинальной бытовой повести XVII-XVIII столетий» (Москва – МИФЛИ; 1939, руководитель Г. О. Винокур) и «История образования притяжательных и притяжательно-относительных прилагательных с суффиксами -j/-ьj и -ов/-ев в русском языке» (Москва – ИРЯ АН СССР, 1962). Отсылая к рассмотрению этих исследований, которое ранее осуществлялось нами дважды, подчеркнем здесь моменты, которые представляются особенно важными.
О значимости работ С. В. Фроловой красноречиво свидетельствует тот факт, что в течение многих лет уже первая (!) её диссертация была в официальном списке обязательной литературы для кандидатских экзаменов по русскому языку.
Публикации материалов обоих диссертационных исследований С. В. Фроловой в совокупности равноценны отдельным монографиям. См., с одной стороны, 4 выпуска Ученых записок КГПИ со статьями под общим заглавием «Именное склонение <…>» (вып.5, 1942; вып.7, 1943; вып.9, 1948; вып.13, 1955) – совокупный объем больше 100 страниц; с другой стороны – 2 выпуска с материалами по истории притяжательных и притяжательно-относительных прилагательных (вып.27, 1959 и вып.38, 1963) – общий объем более 200 страниц.
В условиях, когда исследования истории развития грамматических явлений по памятникам письменности остаются до сих пор достаточно редкими, работы С. В. Фроловой, безусловно, сохраняют непреходящую ценность, классический характер, и републикация их в виде отдельных монографий была бы не просто юбилейным знаком памяти ученому, но и научной необходимостью: предыдущие (разрозненные) издания стали библиографической редкостью.
Отдельно хочется сказать о том, какая исключительная роль принадлежит Серафиме Васильевне в историко-лингвистической подготовке аспирантов-русистов. Эту подготовку прошли не только 36 аспирантов, у которых она была научным руководителем, но и все аспиранты Куйбышевского педагогического института в её время – независимо от того, кто руководил их исследовательской работой. Дело в том, что подготовка аспирантов предполагала в то время занятия со всеми ведущими преподавателями кафедры. Это была традиция, заложенная Всеволодом Антоновичем Малаховским (1890-1966), возглавлявшим кафедру русского языка КГПИ с 1930 года – в течение 36 лет. А в 1970-е годы, в период создания Куйбышевского госуниверситета, эта традиция на несколько лет приобретала ещё и характер межвузовского взаимодействия: мы «кооперировались» – занимались с аспирантами обоих вузов, разделяя подготовку по современному русскому языку и его истории. Исторический цикл был в руках Серафимы Васильевны. Один из итогов: в разные годы замечательную школу Серафимы Васильевны прошли едва ли не полкафедры русского языка нынешнего СамГУ – профессора Е. С. Скобликова, покойный Д. И. Алексеев ссылка на персоналию, Л. Б. Карпенко; доценты Л. Г. Кочедыков, Т. П. Орехова, Т. Ф. Зиброва, М. Н. Барабина. Не приходится говорить о (конечно, более чем 100!) вузовских преподавателях-лингвистах из других городов – от центра России до Сахалина. Сочтешь ли их учеников…
А всё это – на фоне многих и многих тягот жизни, которые Серафима Васильевна принимала со стойкостью, оптимизмом, с бытовой неприхотливостью, присущей истинным интеллигентам.
З. Н. Бакалова Далее...
Приводится по материалам из книги: Научные традиции славистики и актуальные вопросы современного русского языка. Самара /СамГПУ: Инсома-пресс, 2006.
З. Н. Бакалова
Светлая память
Серафима Васильевна Фролова (в девичестве Витевская). Я не знаю никого, кто не относился бы к ней с уважением и симпатией. И тому есть основания. Она была глубоко порядочным человеком, талантливым педагогом, настоящим ученым (первая женщина-профессор в Куйбышевском педагогическом институте) и... очаровательной женщиной. При этом она вовсе не старалась нравиться всем. Была достаточно сдержанной, со спокойным внутренним достоинством. К людям относилась с неназойливым участием, могла помочь словом и делом. Одновременно отличалась строгостью в принципиальных вопросах и требовательностью к себе и к своим ученикам.
В детстве я слышала много хорошего о семье Витевских от моего отца, приходившегося им дальним родственником, и даже бывала на их гостеприимной даче в Студеном овраге. В студенчестве мне – увы – не пришлось у нее учиться: институт отправил Серафиму Васильевну в докторантуру. Но на некоторых ее лекциях по истории русского литературного языка побывать все же удалось. Рассказ о происхождении русского литературного языка звучал как детектив. Увлекало движение мысли лектора, простор для творческой мысли студента, строгая взвешенность выводов. Было по-настоящему интересно. Не хотелось писать, хотелось слушать и сопереживать. Вдруг из глубины веков вышла и встала в полный рост проблема: как же возник наш русский литературный язык, как он складывался, из каких составляющих. И правда, как? Какие доводы за и против у противоположных научных концепций? Хотелось бы разобраться. И лекция Серафимы Васильевны вела к логичной аргументации. Эта лекция, казалось, такая далекая от современных животрепещущих вопросов и интересов, осталась в памяти на всю жизнь. Вот что значит личность лектора и его мастерство.
Вторая встреча в институте с Серафимой Васильевной состоялась несколько лет спустя. Меня на целый год зачислили к ней в заочную аспирантуру во время отсутствия моего научного руководителя Елены Сергеевны Скобликовой. Тогда я уже работала в вузе на Украине. Мы встречались на конференциях, где меня поражала работоспособность Учителя. Я, молодая, уставала от нескольких часов научных бдений, она же была бодра и энергична до конца рабочего дня. А вечером научные посиделки в гостиничном номере. Научные контакты, научные интересы, научная помощь. И все это с удовольствием, с желанием, в радость.
Вместе с любимым мужем Серафима Васильевна воспитала прекрасного сына Дмитрия, тоже ученого, правда, по технической части.
Сущность человека обычно проверяется последним временем его земной жизни. Серафима Васильевна, когда любимая работа была позади, а груз проблем и болезней рядом, не падала духом, не мучила жалобами родных и близких, достойно принимала неизбежное и даже шутила. Она любила заходить в магазин «Сюрприз» на первом этаже своего дома и, улыбаясь, говорила: «Это моя личная жизнь». В последние месяцы своей жизни Серафима Васильевна думала о внуке, которому надо было успеть оставить квартиру. Квартиру эту (уже из последних сил) поменяли на комнату в Москве, чтобы у Павлуши была своя жилплощадь.
Удивительная женщина! Никаких внешних эффектов, но её спокойное достоинство, жизненная стойкость, творческая энергия, обаяние, научный потенциал, мастерство педагога вот уже 20 лет живут в памяти тех, кто ее знал, любил, уважал. Серафима Васильевна была из замечательной и... многострадальной православной семьи. Пусть ей будет хорошо на том, другом свете, в который верили все Витевские.
Т.С. Петрова Далее...
Приводится по материалам из книги: Научные традиции славистики и актуальные вопросы современного русского языка. Самара /СамГПУ: Инсома-пресс, 2006.
На добрую память...
Имя Серафимы Васильевны Фроловой я впервые услышала от Бориса Ивановича Осипова, который в 1975 году решительно направил меня из Шуйского пединститута в аспирантуру именно к ней. И хотя область моих научных интересов не соотносилась непосредственно с историей языка – главной сферой деятельности профессора С. В. Фроловой, тем не менее Серафима Васильевна согласилась руководить темой, связанной с развитием языка поэтического. Уверена, что это обстоятельство прежде всего явилось определяющим в моем профессиональном и научном становлении, в том, что работа моя состоялась. И тогда уже чувствовалось, а сейчас особенно ясно, что в основе такого шага лежала удивительная широта научного кругозора Серафимы Васильевны, компетентность её в самых разных областях языкознания, профессиональное мастерство опытного наставника и, безусловно, вера в человека, увлеченного своим предметом, своей темой. При этом в ней не было безоглядной самонадеянности (свойственной людям широким, но поверхностным): она не раз уточняла какие-то моменты, проверяла подходы, советуясь с коллегами (профессором И. М. Машбиц-Веровым, доцентом О. И. Александровой). Она ценила своих коллег и старалась дать нам возможность общаться с такими прекрасными учеными, как Е. С. Скобликова ссылка на персоналию, Д. И. Алексеев ссылка на персоналию, М. Б. Борисова и другими, чтобы мы, начиная свой путь, учились у них.
Серафима Васильевна была замечательным научным руководителем –требовательным, основательным, видящим перспективу – и в то же время не ограничивающим самостоятельности в поиске, готовым понять и принять сделанное по-своему, если это выглядело убедительно. Она доверяла нам, и это очень во многом определяло чувство ответственности перед ней как руководителем темы за результат работы.
Мы с моей однокурсницей Таней Катриченко многому научились у Серафимы Васильевны в преподавании старославянского языка и исторической грамматики, посетив все её занятия по обоим курсам (не только аспирантские, но и со студентами), пройдя доцентскую практику. Материал всегда был безукоризненно выстроен и ясно, четко изложен в образцовой академической манере. Не могло не покорять слушателя то спокойное достоинство, с которым профессор С. В. Фролова читала лекции: уже это убеждало в значимости предмета. Потом этот опыт очень пригодился в работе, как и книги и статьи Серафимы Васильевны.
Прямая осанка, мудрый и ясный взгляд, спокойная значительность во всем – в походке, жестах, голосе – сочетались в нашем учителе с удивительной сердечностью, вниманием к человеку, умением тактично и вовремя помочь. Если приходилось консультироваться на дому, мы ни разу не уходили не накормленными («Нет, нет, это вы должны непременно попробовать, вам понравится!»). Она вникала в наши семейные и прочие проблемы и всегда находила мудрое и достойное решение, спокойной уравновешенностью своей преодолевая наши юношеские крайности, категоричность суждений, скоропалительность выводов. Аспиранты никогда не делились для нее на «своих» и «не своих» – Серафима Васильевна помогала всем, кому это было необходимо. Не забыть прощальный вечер в квартире Фроловых осенью 1978 года: стол с разносолами и деликатесами, по всем правилам сердечного гостеприимства, теплую неторопливую беседу – как будто, кроме нас с Таней, уезжающих насовсем из Самары, никто не существовал для радушных хозяев в эти часы живого человеческого общения. С благодарностью вспоминаю добрую свою Серафиму Васильевну всю жизнь.
Тридцать лет назад, к 70-летнему юбилею, писали мы нашему дорогому наставнику и другу, стихотворной формой стараясь передать приподнятый строй наших искренних и до конца невыразимых чувств:
В трудах и днях, что нам даны от века,
И в радости, и в самый трудный час
Вы добрым другом, мудрым человеком –
Учителем останетесь для нас...
Последний раз я видела Серафиму Васильевну уже в Москве, ослабевшую и похудевшую после операции, но с неизменным участием и интересом к происходящему вокруг. Обрадовалась своим любимым розам, угощала сливами и искренне расспрашивала о маленькой дочери, о семье, работе...
Среди дорогих мне вещей хранится книжечка Серафимы Васильевны с надписью: «Дорогой Татьяне Сергеевне Петровой от аспирантского руководителя на добрую память. С. Фролова». Надпись датирована 19-м декабря 1977 года. Через три года именно 19 декабря появится на свет моя единственная, долгожданная дочь, которая назовет своего первенца, родившегося уже в XXI веке, – Серафимом, в честь преподобного Серафима Саровского. Для меня в этих схождениях дат и имен – особый Промысел, который не разгадать, но который, без сомнения, совершается в нашей жизни. Слава Богу за всё!
Из первых уст
Воспоминания о творческом и жизненном пути С. В. Фроловой
Далее...Приводится по материалам из книги: Научные традиции славистики и актуальные вопросы современного русского языка. Самара /СамГПУ: Инсома-пресс, 2006.
Серафима Васильевна Фролова
Московская аспирантура
Мне шёл 30-й год, когда окрепло желание ещё поучиться. Уже два года я работала ассистентом при двух филологических кафедрах Куйбышевского (ныне Самарского) педагогического и учительского института. Почему двух? Я попала в институт из средней школы, где вела литературу в старших классах. Именно к литературоведению было и личное влечение. Но пригласила меня кафедра русского языка, которая располагала в то время огромным количеством часов, так как в порядке повышения орфографической грамотности занятия по русскому языку проводились на всех факультетах. Однако постепенно поручения мне расширялись, я начала «затыкать все дыры»: руководила педпрактикой, вела практические занятия по современному русскому языку и его методике и даже читала лекции по методике преподавания литературы на вечернем факультете, систематически пользуясь конспектами лекций основного методиста, доцента Якова Ароновича Ротковича. Дела шли неплохо. Кругом были прекрасные, высокообразованные, интеллигентные люди, охотно опекавшие меня.
Всеволод Антонович Малаховский
, Яков Аронович Роткович, Лев Александрович Жуков, а потом с его переводом в Москву, Виктор Алексеевич Бочкарёв – это те, кто никогда не встречали меня без улыбки, без доброго слова, без поощрения. Естественно, крылышки начали отрастать.
Одно-два удачных выступления на общеинститутских конференциях – и я начала чувствовать доброе отношение к себе со стороны дирекции института, услышала даже мнение о том, что есть способность к росту, которую надо поощрять.
Вот так и окрепло желание поступить в аспирантуру. Какую? Ещё не иссякла студенческая любовь к литературоведению, но уже крепли связи с языковедческими дисциплинами. В 1936 году решила потратить свой летний отпуск на поездку в Ленинград и Москву, на изучение возможностей. Дома семья: муж, сын 3-х лет, мать и юноша брат, отличник-выпускник железнодорожного техникума, получивший направление в МЭМИИТ. Публика сговорчивая. Мне не перечат, а мать – моя горячая единомышленница.
Закончив учебный год, я еду сначала в Ленинград. Научные работники в своем большинстве уже в отпуске. Кафедры аспирантов почти не набирают. Я повидалась только с членом-корреспондентом АН СССР, профессором Е. С. Истриной, заведующей кафедрой педагогического института им. Герцена. Встречу вспоминаю не очень ясно. Кажется, профессор удивилась, как это я, любя литературоведение, не прочь поступить в аспирантуру по языкознанию, и она ещё не имела точного представления, будет ли приём на первый курс или его вообще не будет. Никакого особого интереса ко мне проявлено не было.
Отправилась в Москву. Там мне посоветовали обратиться в МИФЛИ к заведующему кафедрой русского и славянского языкознания, профессору Дмитрию Николаевичу Ушакову. Жарко, пот льет ручьём, незнакомый шумный город, постоянная боязнь городского транспорта, незнание его правил, но желание существует, намерение не исчезает. Добираюсь до Ростокинского проезда, узнаю: Дмитрий Николаевич только несколько минут как ушёл из института домой. Получаю его домашний адрес. Снова дорожные муки. Несколько раз на перекрёстках меня ловили чьи-нибудь руки, спасая от возможности погибнуть.
Наконец – Сивцев-Вражек. Дверь открывает пожилая женщина. Это Александра Николаевна, жена профессора. Я сразу почувствовала её душевность: ах, какой у меня ужасный был вид, я вся красная, потная, наверное, мне нужно воды, нужно отдохнуть. А Дмитрий Николаевич ещё не пришёл. Александра Николаевна проводила на террасу, выходящую во двор, сочувственно захлопотала около меня, узнав, что я приезжая, что в Москве у меня нет никого из родственников и друзей нет, что я семейная, но мне хочется учиться.
Скоро пришёл хозяин дома. У него был очень усталый вид: жару и духоту ему, сердечнику, переносить особенно трудно. А в ту пору профессора не имели собственных машин, не пользовались такси. Путь на общественном транспорте из далёкого Ростокинского проезда до Сивцева Вражка был Дмитрию Николаевичу едва под силу. Профессора не испугало то, что я ещё слабо определила свои интересы среди филологических дисциплин, что я окончила факультет Саратовского университета по ускоренному трёхгодичному курсу, что сама считаю свою языковедческую подготовку слабой, что мне скоро 30 лет. Поговорив со мной очень душевно, он сказал, что выяснит все возможности кафедры на приём новых аспирантов, пока эти возможности ещё не вполне ясны, и известит меня письмом.
В Самару я возвращалась в приподнятом настроении. Скоро пришло письмо от Дмитрия Николаевича: у него определились два аспирантских места для нового приема. Одним из претендентов он считает меня. Письмо содержало проспект предстоящих экзаменов, тему для вступительного реферата по специальности "Учение о частях речи у Шахматова, Пешковского и Щербы" и добрые пожелания успеха. Пришло письмо и от Елены Самсоновны Истриной, в котором она писала, что почувствовала во мне такие особенности, которые делают мою кандидатуру возможной. Но я уже всей душой принадлежала Москве. Немаловажным обстоятельством было то, что Москва поближе к дому, чем Ленинград. Началась спешная подготовка. Борис Ильич Бобров, филолог-методист, снабдил меня очень трудной, но очень нужной мне книгой: Лескин «Древнеболгарский древнецерковнославянский язык»; достала книгу А.И. Соболевского «История русского языка», некоторые другие. Засела. К экзамену по философии готовилась энергично, это всегда была любимая мною отрасль науки. По французскому языку (этого экзамена я боялась больше всего) начала заниматься с учительницей.
Мы жили в маленьком домике, который стоял во дворе окраинной улицы и у которого был неиспользуемый второй вход с крошечными сенями. Я наглухо заперла эти сени, сделала там на полу постель (вся площадь была меньше двух квадратных метров) и принялась «зубрить». Мама во всём была помощницей и полностью обеспечивала ведение хозяйства. Муж держал нейтралитет, но при случае давал понять, что он всему этому мало сочувствует.
В августе выяснилось, что брат Ваня принят в МЭМИИТ и в случае моего успеха мы оба становимся москвичами.
Дни вступительных экзаменов приближались. Институт снабдил прекрасной характеристикой. Я снова в Москве. Мне дали временное место в общежитии, я снова в Сивцевом Вражке. Меня чудесно принимают, мой реферат признан хорошим, но … горькая новость: вместо двух обещанных мест министерство дало только одно. На это единственное место есть абсолютно твердый кандидат – Чичагов Василий Константинович, научный сотрудник музея г. Истра. Его рефератом является исследование по древнерусской антропонимике, оно оценено как отличное, я с ним конкурировать не могу. Что я могла сказать?! Я просто не удержала слезы. Дмитрий Николаевич захлопотал: появилась Александра Николаевна, с чаем, с бутербродами (они были с колбасой и с сыром), и с желанием утешить, успокоить. Дмитрий Николаевич, между тем говорил, что сдавать экзамены мне все равно нужно, что, если я их выдержу, он устроит меня или в Ленинград к Е. С. Истриной, или в Саратов к профессору Лукьяненко. Доктора наук, профессора, имеющие право принимать аспирантов, за пределами двух столиц в ту пору были единичными. Я всему этому внимала, экзамены сдавать не отказывалась, но слезы у меня текли непроизвольно и жалость ко мне двух хороших, добрых людей не иссякала.
Начались экзамены. По специальности экзамен принимала комиссия из трёх человек, но вопросы активно задавали двое: Д. Н. Ушаков и Р. И. Шар. Я чувствовала, что в этот трудный и даже решающий момент моей жизни я не без поддержки. Дмитрий Николаевич не только смотрел на меня с беспредельной добротой, но иногда бросал утопающему соломинку. Наиболее агрессивно была настроена Розалия Иосифовна: «Где в нашей стране есть экспериментальная лаборатория по фонетике?» Я не знала. Дмитрий Николаевич, наклоняясь к экзаменатору шёпотом (но мне слышно) говорит: «Это вы имеете в виду Казань, но действует ли эта лаборатория?» Ещё по поводу одного из вопросов (уже не помню, какого именно) Дмитрий Николаевич сказал: «Я тоже не знаю ответа на этот вопрос». Оценка за экзамен должна быть общей, но, как я узнала после, экзаменаторы к общему мнению не пришли. Розалия Иосифовна не согласилась на «отлично» и по общему языкознанию выставила «хорошо», а Дмитрий Николаевич тоже не сдался и по русскому языкознанию он поставил «отлично». Мотивом его было: училась в университете в то время, когда там не было курса старославянского языка, ни сколько-нибудь удовлетворительного курса истории русского языка, а как хорошо разбирала текст из Остромирова евангелия; определяла все формы правильно, узнала и супин, и оборот дательного самостоятельного.
В каком состоянии я возвращалась с экзамена? Я утратила чувство реальности: лестница метро для меня стала трудна, при покупке шоколадки я не взяла сдачу. Вообще была в полуобморочном состоянии. Только в общежитии, возвращаясь к пережитому, начала приходить в себя и понемногу росток огромной радости начал пробиваться в душе.
На экзамене по философии я блеснула, и я одна из сдающих этот предмет получила «отлично». По французскому языку чуть-чуть «не загремела». Экзаменатором была настоящая француженка. Помню, маленькая аудитория заполнена студентами МИФЛИ, не сдавшими экзамены весной. Я получила задание, а пока его готовила, спрашивали их. Как они хорошо читали, переводили, рассказывали, но плохо знали грамматику. На глазах у студентов начали спрашивать меня. Картина была другая: я хорошо знаю грамматику, но плохо владею лексикой и устной речью, не понимаю вопросов преподавателя-француженки. При переводе нетрудного текста из учебника для пединститутов запнулась на слове fauteuil. Экзаменатор заколебался: «Можно ли вам поставить «удовлетворительно», ведь вы не справились с французской книгой по специальности». Что я могла сказать в свое оправдание? Я понимала, что француженка права и в то же время решается моя судьба. И тут на помощь пришла молодёжь. На сей раз её «глас был гласом Божьим». «Как, – послышались крики, – при таком знании грамматики Вы не ставите положительной оценки? Тогда нам надо всем уходить». И француженка (дай ей Бог здоровья) дрогнула. Дескать, грамматику, действительно, знает, лексику подучит к кандидатскому экзамену. Решилась и поставила «хорошо». Не с лёгким сердцем уходила я с этого экзамена, но всё-таки это была победа. В коридоре ко мне подошёл очень красивый человек. Это был Ефрем Григорьевич Янкелевич, поступающий в аспирантуру по всеобщей литературе. Сочувственно относясь ко мне, он очень удивился тому, что я не перевела fauteuil. «Это вы просто от волнения», – сказал он, как я узнала позже, прекрасно владеющий европейскими языками.
Хороших людей я оставила в Куйбышеве, но уже в дни экзаменов поняла, с какими же людьми здесь, в Москве, меня начала сталкивать судьба! С хорошими, очень хорошими, а для моего прежнего жизненного опыта необыкновенными. Вернувшись в Куйбышев, я стала ждать решения своей судьбы.
Дорогой, незабвенный Дмитрий Николаевич! Мои слёзы капали ему прямо в сердце. Он лично пошёл в Министерство народного образования и просвещения и из огромного уважения к нему кафедре было предоставлено второе аспирантское место. С некоторой задержкой я была зачислена на первый курс аспирантуры кафедры русского и славянского языкознания МИФЛИ. 7 ноября 1936 года я уже участвовала в праздничной демонстрации трудящихся Москвы, бодро прошагав от Ростокинского проезда до Красной площади.
На первый год мы устроились уютно. И я, и Василий Константинович Чичагов получили места в главном общежитии института на улице Усачёвка.
Там же в небольшой комнате жил наш первый аспирантский руководитель. Занятия начались регулярно 2 раза в неделю по старославянскому и затем с какого-то более позднего времени по сербскому языкам. Книга Лескина по старославянскому языку стала настольной. Её усваивали из страницы в страницу. То, что казалось непреодолимым в период подготовки к вступительному экзамену в аспирантуру, начало последовательно усваиваться глубоко и прочно и образовывать тот багаж, который составил впоследствии часть моей профессиональной подготовки, моего научного уровня. В каждое занятие обязательно входила работа над текстом. За разнообразием текстов не гнались. Работали над фототипией Остромирова Евангелия. Я, всё ещё самокритично признававшая, что пришла в аспирантуру с несолидным багажом по славянскому языкознанию, постепенно набиралась знаний и стала относиться и к науке, и к окружающим меня учителям не только сердечно, что само собой разумеется, но эмоционально, горячо, с ученической преданностью. Здесь начиналась счастливая глава моей жизни: влюблённость в то дело, которое превращалось в основное дело жизни.
Параллельно с занятиями по специальности шла самостоятельная подготовка к кандидатскому экзамену по философии. Нам был дан список трудов для изучения, среди которых значилось более 70 работ В.И. Ленина. Вместо консультаций шли систематические занятия философского кружка, руководил которыми аспирант-философ старшего курса Борис Зиновьевич Мушин. Кружок не был направлен непосредственно на диссертационный экзамен. Работа строилась так, что она отвечала в целом подъему именно идейно-политического уровня студентов. В кружок включились аспиранты-филологи разных курсов. Помнится, что занятия кружка проходили содержательно, живо, что к докладам мы готовились весьма основательно. Некоторые конспекты своих докладов храню до сих пор.
Регулярно шли занятия по иностранным языкам, обязательным был один из новых европейских языков, но я изучала два: французский и немецкий. Как и раньше, я хорошо готовилась к текущему занятию, но не осваивала лексику настолько, чтобы приобретать владение языком, хотя отметки были отличными.
Занимались вместе с В.К. Чичаговым у старичка Рылова греческим и латинским языками. Учитель был очень старый, влюбленный в классическую филологию, но требовательностью не отличался, и несмотря на почтенный возраст (Василий Константинович был моим ровесником), мы, ученики, пользовались либерализмом своего учителя.
Итак, с начала и до конца первого года мы были очень заняты и приобретали не только знания, но и навыки по целому ряду языков: старославянскому, сербскому, греческому, латинскому, новым европейским. Впустую времени не тратили.
Однажды наш руководитель водил нас на заседание Московской диалектологической комиссии. В эти годы Дмитрий Николаевич Ушаков уже отошёл от руководства всей диалектологической работой в стране, но постепенно мне всё больше и больше становилось ясным, что он сделал в этой области очень много.
В конце декабря 1936 года мы сдавали кандидатский экзамен по философии. Комиссия состояла из нескольких человек. Председательствовал Гагарин, был представитель кафедры МГПИ. За первыми столами готовились к сдаче кандидатского экзамена два уже немолодых человека. Это были приезжие из вузов научные работники. Я тоже заняла один из первых столов, была, как это оказалось в дальнейшем, легкомысленной, уверенной в себе.
Мои товарищи: Чичагов Василий Константинович и аспиранты-литературоведы Ефрем Григорьевич Янкелевич, Семён Иосифович Машинский, – по-видимому, были дальновиднее меня, заняли места подальше.
Экзамен начался тревожно. Выходили отвечать первыми приезжие товарищи. Как первый, так и второй не могли удовлетворить экзаменаторов. Их прерывали, упрекали, сажали на место дорабатывать вопросы. Особенно агрессивно вёл себя профессор из МГПИ: он просто бранился, иронизировал Гагарин, явно переживая.
Я ничего не записывала. В руках у меня был отпечатанный на машинке список обязательной литературы. Вопросы я получила такие: 1) философское определение материи; 2) учение В.И. Ленина о диктатуре пролетариата; 3) марксистско-ленинская теория познания.
Мне казалось, что я всё знаю. Настроение у меня было приподнятое, я улыбалась, оглядывалась на товарищей, предвкушала свой успех.
Первых так и не отпустили, давали им для продумывания новые вопросы. Они имели очень несчастный вид. Вдруг профессор Гагарин сказал: «Я устал от таких ответов, надо на чём-нибудь отдохнуть. Вот, Фролова, выходите… (и в комиссию) Она всё знает».
Я села к столу экзаменаторов с весёлым видом. Но нервный экзаменатор сразил мены: «Бросьте шпаргалку». Мои объяснения, что это не шпаргалка, а список литературы не были приняты, и даже упрёки в шпаргалке я продолжала слушать в процессе экзамена.
Начала рапортовать по первому вопросу. Помнила ещё из лекций саратовского профессора Каценбогена: «Материя – объективная реальность, на наши органы чувств влияющая и ощущения в них порождающая». Но мой ответ не вполне удовлетворил экзаменатора. Он начал ставить дополнительные вопросы, перебивать меня, выражать неудовольствие. Профессор Гагарин пытался прийти мне на помощь, но безуспешно: экзамен шёл далеко не блестяще. То же получилось и по другим вопросам. Экзаменаторы начали совещаться, мне разрешили уйти. Через минуту ко мне вышел профессор Гагарин. Он, меня явно жалея, сказал: «Вы отвечали неплохо. Но ведь вам «удовлетворительно» не нужно, а «отлично» (и я согласен) поставить нельзя (оценки «хорошо» тогда не было). Придёте через несколько дней, и я спрошу вас дополнительно о роли практики в познании». Через несколько дней я прийти не могла, так как в тот же день вечером уезжала на месяц домой, в Куйбышев. По возвращении, действительно, очень легко получила «отлично». Мои товарищи, кто сразу, кто с досдачей, получили «удовлетворительно», хотя Ефрем Янкелевич до аспирантуры преподавал исторический и диалектический материализм в одном из вузов Киева.
Чувство некоторой растерянности не покидало меня всё то время, которое я прожила дома. Практика первого кандидатского экзамена показала нам сложность ответа на вопрос, может ли быть случайной экзаменационная оценка. Спор на эту тему однажды возник в аспирантской комнате. Аспирант-литературовед 2-го курса Вася Матвиенко сказал: «Случайности могут быть в каких-то пределах, но не в основном. Вот Сима (то есть я), которую мы знаем по философскому кружку, не может на кандидатском экзамене сорваться». А я всё-таки сорвалась. Это был первый и последний экзамен в моей жизни, который я не сдала с первого захода.
Первое полугодие я сложно, до тоски, скучала о доме, о сыне, о семье в целом. Иногда даже ночами плакала. Правда, весь январь была дома и с удивлением заметила, что скучаю о Москве, об «Усачёвке», как мы называли своё общежитие, о своих замечательных учителях, новых горизонтах языковедческой науки, которые они не только умело, но даже и любовно нам прививали. Прощаясь с родными, особенно с сыном, рыдала, но подъезжая к Москве, уже ощущала то счастье, которое осенило на ближайшее время всю мою жизнь.
Радость – так можно обобщить то чувство, которое наполняло дальше жизнь с утра и до вечера. Мы много занимались «дома», то есть в общежитии, готовили текущие задания своих довольно многочисленных учителей. Почти ежедневно вдвоем с Василием Константиновичем отправлялись на занятия, которые протекали, как правило, в домашних условиях. На душе было спокойно от сознания, что мы за серьёзным, ответственным делом, что живём целеустремленно. Но нам совсем не скучно, никогда ещё мы не были так близко к людям науки, к тем, о которых есть статьи в БЭС, которые известны всему филологическому миру страны и которые в то же время милые, отзывчивые люди, трогательно заботящиеся о нас, любящие в нас своих учеников, продолжателей и даже просто младших товарищей. Мы счастливы и от того, что аспиранты МИФЛИ в своей совокупности – это было то, что может продолжить молодое поколение, в самом её хорошем проявлении, это было высотой гуманитарных интересов и познаний, в чём многообразно создается гуманность. Как в широком общественном смысле, так и в конкретно житейском, повседневном, «общенародном».
Благодарю судьбу за эти годы!
Отец С. В. Фроловой – В. И. Витевский
Приводится по материалам из книги: Научные традиции славистики и актуальные вопросы современного русского языка. Самара /СамГПУ: Инсома-пресс, 2006.
Переизложение опубликованного «Жития Самарского священномученика Василия Витевского», отца С. В. Фроловой, выполнено профессором Р. И. Тихоновой по названному изданию (Самара, 2004 г.).
Бытие отца Василия
В годы октябрьского переворота отец Василий был уже зрелым и опытным человеком и священнослужителем. Не только душой, но и умом он прекрасно понимал, к чему могут привести вожаки скороспелого коммунизма.
Как человеку образованному, выросшему в семье священнослужителя, а также как человеку глубоко верующему, ему порой открывались страшные картины будущего, какие, например, видел Федор Достоевский и вложил их в сон Родиона Раскольникова. Отец Василий, понимая это, старался во время проповедей разъяснить людям истинное положение вещей, помочь им отличить добро от зла.
И это он делал во времена, когда повсеместно кру¬шили православные храмы и церкви, а сохранившиеся храмы превращали в клубы, склады и сельсоветы. Силой отбирали у людей священные реликвии и ценности, которые православные священники собирали и хранили веками.
Прихожане тянулись к отцу Василию не только лишь оттого, что он умел в трудную минуту подбодрить или отпустить грехи во время исповеди, но и любили его за его добрые советы, за умение образумить оступившегося человека. А главное – за его прямоту, честность и умение сказать правду, не страшась даже за собственную жизнь.
А правду он говорил всегда. И не по углам, а перед своей паствой, среди которой, чего скрывать, всегда могла найтись «паршивая овца». Впрочем, его по доносам и арестовывали.
Отцу Василию было вдвойне горько наблюдать, как вчерашние мальчишки, не по своей воле отрекшиеся от Бога, а от посулов новой власти быстрого построения рая на земле, с коммунистическим максимализмом пытались переделать тысячелетнюю историю России, не считаясь с желаниями других людей.
Василий Витевский стал священнослужителем по предсмертному завещанию матери. Он родился 24 января 1873 года в селе Н. Бинарадка Самарской губернии в семье сельского священника Ивана Витевского. Мать прожила недолго. Но, умирая, дала наказ мужу и сыну Василию, чтобы тот пошел по стопам отца.
И Василий с детских лет пел и читал в храме, выполнял все церковные обряды. А так как его семья была весьма образованной и просвещенной, он познавал и естественные науки, к коим имел не меньшее прилежание, чем и к Закону Божиему.
Впрочем, все члены его семьи и ближайшие родственники были людьми одаренными и имели хорошее по тому времени образование. С малых лет им прививали трудолюбие, стремление к познанию Законов Божьих и одновременно – житейских истин, без которых просто нельзя жить в миру. Одни из них впоследствии стали священниками, другие – талантливыми учеными и педагогами. Например, В.Н. Витевский был известным ученым XX века. Его труды по истории Приуралья и казачества позволили приоткрыть интересную страницу прошлого этой части России.
Сам Василий Иванович после окончания школы поступил в Самарскую духовную семинарию, которую успешно окончил в 1895 году, и был направлен в село Красный Яр Самарской губернии, где нес службу в сельской церкви.
В 1903 году Василий Иванович женился на дочке сельского священника – Надежде Алексеевне (в девичестве Сардинской. 1883-1957), воспитанной также в православной атмосфере и получившей хорошее образование: она свободно владела старославянским и французским языками. Жили они в благочинном согласии и уважении друг к другу. У них было пятеро детей: Антонина (1904г.), Серафима (1906г.), Владимир (1908г.), Борис (1910г.) и Иван (1914 года рождения).
Василий Иванович очень любил природу и домашних животных.
Крестьянский труд знал не понаслышке. Это знание значительно поднимало его авторитет среди сельских прихожан. Рыбалку просто обожал, но на нее времени как раз и не хватало. Поэтому он лишь помогал сыновьям готовить снасти и передавал им рыбацкие секреты. И эта его страсть к рыбной ловле передается в семье Витевских из поколения в поколение.
В 1914 году отец Василий был переведён священником Аманакской слободы Бугурусланского уезда Самарской губернии, а с 1921 года он стал иереем Петропавловской церкви города Самары, где пользовался огромной любовью среди прихожан.
Первый раз отца Василия арестовали в 1928 году. Его обвинили по статье 58 УК РСФСР. Ему инкриминировали пропаганду против Советской власти, что в беседах с прихожанами он говорил о профессиональной неподготовленности руководителей страны и их неспособности организовать нормальную жизнь народа.
Чтобы сломить его дух, заставить отречься от веры, его поместили в одну камеру с отъявленными уголовниками. Но и там он стойко держался, даже в тюремных стенах пытался вести с преступниками беседы о смысле Бытия.
Преследования продолжались и после освобождения его из тюрьмы – решением Особого совещания при Коллегии ОГПУ священники лишались прав проживания в гг. Москве, Ленинграде, Киеве, Харькове, Ростове-на-Дону и Средне-Волжской области в течение трех лет.
Создавались невыносимые трудности жизни. Отцу Василию было трудно пятерых детей на¬кормить, одеть, обучить и воспитать.
После освобождения из-под стражи он проживал в Саратовской области, а затем вернулся в г. Куйбышев (Самару). Он всегда трудился, не гнушался никакого труда и стремился помочь своей семье. До последнего ареста Василий Иванович работал техническим бухгалтером на алебастровом заводе артели «Новый путь» Куйбышевского Многопромсоюза. Однако основные житейские заботы легли на плечи хрупкой женщины, его верной супруги Надежды Алексеевны – их дети выросли достойными гражданами России.
Ещё раз отец Василий был арестован 30 ноября 1937 года. В эту ночь по всем улицам города вели арестованных, которых сопровождали близкие. Шли пешком группы людей с плачем и причитаниями женщин и детей – у здания УНКВД огромную оглушительно стонущую толпу. Выдвинув снова еще более нелепые обвинения по кровавой ст. 58 УК РСФСР, тройка при УНКВД по Куйбышевской области приговорила многих священнослужителей к высшей мере наказания. Иерей Василий Витевский был осужден 29 декабря 1937 г. и расстрелян 8 февраля 1938 г. в г. Куйбышеве. Место захоронения его неизвестно... После доблестной Победы на¬рода в Великой Отечественной войне отец Василий, как и многие другие, был посмертно реабилитирован военным трибуналом 14 января (по н.с.) 1956 года.
Могучее древо выросло из православных корней. По воле Божией, молитвами батюшки Василия, слезами и заботами его матушки выросла могучая большая семья.
Мало, очень мало по сравнению с его желанием смог общаться батюшка со своими детьми, радоваться их славным делам. Далеко не всех внуков смог подержать на коленях, смог побаловать их мягкий, приветливый, добродушный дедушка. Но все они уверены, что он видит их из Царства Божия и радуется их земным успехам и тому, что о нем сохранили они добрую память.
Детям Серафиме и Борису, снохе Тамаре и зятю Павлу, провожавшим его страшной ночью 30 ноября 1937 г. он говорил о большой любви и благодарности матушке, детям, внукам. В меру человеческих сил он был спокоен, убеждал, что его судьба в руках Божиих, а им завещал верить во Всевышнего, любить друг друга, трудиться на совесть, учиться – и тогда Бог не оставит их в беде. Батюшка предсказал будущую судьбу. Матушка вырастила достойных детей, несмотря на преследования семьи. Ей трудно было найти работу, средства для проживания. Было много преград к получению хорошего образования. Воспитанные в труде, дети отца Василия находили выход из любой ситуации.
После первого ареста супруга матушка с детьми переехала из добротного дома рядом с Петропавловской церковью, где они снимали квартиру на 2-м этаже, в более дешевое жилье в Молоканском саду, где можно было держать домашних животных. Они завели коз, все вместе ухаживали за ними. Надоенное женщинами молоко молодые ребята в больших бутылях, в специальных наплечных мешках разносили каждое утро в ранние часы, до школы постоянным покупателям. Матушка, ранее работавшая учителем, успевала готовить им пищу и, конечно, заниматься с ними. Она была искусным кулинаром. Любила угощать не только близких, но и друзей своих детей.
Бабушка постоянно заботилась о физическом и моральном здоровье внуков и внучки, а их у нее было пяте¬ро. Готовила вкуснейшие пироги и сладости по православным и светским праздникам. Всегда в дни рождений раненько утром приносила подарки и свои прекрасные кулинарные изыски. Она возила внуков летом в деревню, отпаивала после тяжелых военных лет парным молоком, а позднее жила с ними на даче в Студеном овраге. Она составила распорядок жизни, включающий труд в саду и огороде и обязательное чтение Библии на веранде в саду. Она умело привносила в воспитание православие, избегая критики советской власти по острым вопросам того времени, включая и религиозные проблемы. Особенно она любила старшего внука, Дмитрия, сына дочери Серафимы, с семьей которой она проживала. Она обучила его французскому языку еще до школы. В возрасте 6 лет Дима выступал по радио на французском языке. Заканчивая школу, он на «отлично» сдал выпускные экзамены по двум иностранным языкам (английскому и французскому).
Хлебнуть лиха сполна досталось детям отца Василия. В меньшей степени это ощутила старшая дочь Тоня, которая, к сожалению, рано ушла из жизни от скоротечной чахотки. Детям неоднократно предлагали отказаться от отца, суля снять всевозможные ограничения и обещая хорошую карьеру. Никто из них не предал отца, не считал его врагом народа.
Несмотря на установленные властью препятствия, все дети получили высшее образование и были уважаемыми специалистами и людьми по жизни. Конечно, это стоило им немало трудов и, нужно признать, изворотливости, чтобы поступить в вуз. Трудились же они на совесть – все они награждены государственными орденами и медалями.
Во время Великой Отечественной войны ребят не брали в армию как детей врага народа. Молодые, горячие, они жаждали защищать Родину. Так, старший сын, Володя, работал инженером на Турбинном заводе в г. Ленинграде, в 30-х годах он окончил университет, а перед началом войны он женился на молодой красивой девушке Оле, лет на десять младше его – в 1940 г. у них родился чудесный сын, Александр. Володя хотел уйти добровольцем защищать город, но его не взяли в ополченцы как сына врага народа. В условиях блокады Ленинграда, работая круглые сутки, он свой заводской паек уносил любимым жене и сыну. Напряженный, почти круглосуточный труд подорвал его здоровье – вскоре он, обессиленный, упал у проходной завода и скончался, оставались живы его любимая жена, но дочь Сашеньку спасти не удалось.
В войну сыновья Борис и Иван, окончившие вузы ещё до войны, трудились на транспорте – Борис в г. Куйбышеве в трамвайном депо, а Иван в г. Свердловске (ныне Екатеринбург) на железнодорожном транспорте. Иван Васильевич Витевский был известным специалистом по электропоездам. Первый электропоезд дальнего следования из Самары в Москву вел его ученик, а учитель находился с ним в кабине. Судьба Бориса Васильевича Витевского складывалась драматичнее. В 1949 г. в Куйбышеве на Полевом спуске перевернулся вагон, погибло три человека, несколько десятков человек получили ранения. Борис Васильевич, бывший директором трамвайного депо, в то время находившийся в отпуске, был обвинён в терроризме по статье, предусматривающей наказание до 25 лет лишения свободы. Обвинение в том, что трамвай был технически неисправен, впоследствии не подтвердилось. Причиной аварии оказались страх и неумение молодой вагоновожатой, которая с испугу при отказе одного из трех тормозов выпрыгнула из ведущего вагона, неправомерные действия службы движения, направившей в час пик на маршрут повышенной сложности вагоновожатую, не имевшую необходимого стажа работы. Процесс затянулся на несколько лет, в конце концов Верховный суд СССР оправдал его, но только с приходом «хрущевской оттепели» Борис Васильевич стал подниматься по служебной лестнице и смог создать приемлемый уровень достатка в семье. У него с женой Тамарой Ивановной Крыловой было двое детей, Валерия 1936 г.р. и Владимир 1939 г.р. Все это тяжкое десятилетие семью содержала Тамара. Она очень любила мужа, очень хотела, чтобы дети получили высшее образование. Так уж судьба распорядилась, что трудные времена выпали на период учебы детей в вузах.
Дочь отца Василия Серафима Васильевна (1906-1988 гг.) окончила в 30-х годах филологический факультет Саратовского университета, вышла замуж за физика Павла Федоровича Фролова. Серафима Васильевна стала известным ученым и педагогом, доктором филологических наук, профессором Куйбышевского государственного педагогического института (ныне Самарского государственного педагогического университета). В этом вузе она проработала всю свою жизнь. Ей тоже пришлось столкнуться с различными притеснениями и даже после реабилитации отца. Долгие годы её не принимали в докторантуру. Как-то она в туристической поездке вокруг Европы познакомилась со спутницей по каюте. Через год после поездки к ней пришла эта попутчица и стала каяться в том, что следила за ней, представив «куда следует» письменный отчет, но что она восхищается ею и как человеком и как специалистом. Серафима Васильевна тяжело переживала это недоверие к ней: ведь у нее и помыслов не было оставить или навредить Родине.
Дети отца Василия – подлинно благородные люди, в свою очередь они старались оказывать помощь тем, кто в ней нуждался. Пример – участие Серафимы Васильевны и матушки Надежды Алексеевны в судьбе Г. М. Макарова. В Куйбышеве, в госпитале долгие месяцы прикованный к кровати лечился от ранения в позвоночник бывший выпускник физкультурного вуза Гавриил Михайлович. При шефском посещении госпиталя преподавателями пединститута Гавриил Михайлович изъявил желание получить специальность преподавателя гуманитарного направления, поскольку после ранения вряд ли он мог бы вести уроки физкультуры. Серафима Васильевна помогла ему не только учиться, но и в том, чтобы «одеться и прокормиться». Он часто бывал у них дома, когда уже мог передвигаться в корсете. Его с удовольствием потчевала матушка Надежда Алексеевна. Гавриил Михайлович оказался талантливым человеком, защитил кандидатскую диссертацию по филологии, стал доцентом и специалистом в области старославянского языка. Позднее он стал преподавать в Московской Духовной академии, и его труд отмечен орденом Сергия Радонежского.
У батюшки Василия были внучка и пять внуков, только двоих из них он держал на руках, остальные родились после его смерти. И дети, и внуки, и почти все правнуки, знают по рассказам о своём дедушке.
Сын Серафимы, старший внук Дмитрий Д. П. Фролов, о котором упоминалось ранее, окончил Горьковский университет и жизнь посвятил науке, работая заведующим лабораторией в Акустическом институте Академии наук. Он имеет ученую степень кандидата физико-математических наук, ученое звание доцента. Вырастил правнука батюшки Василия, Павла и правнучку Машу. У Павла растет свой чудесный сын Павел.
Дочь сына Бориса и Тамары – Валерия Борисовна Добрынина (Витевская) окончила Куйбышевский медицинский институт (ныне университет), работала врачом в различных концах страны от Советской Гавани до Калининграда, сопровождая со своей семьей мужа, полковника Бориса Леонидовича Добрынина. Их дети, ныне уже инженеры, работают в г. Минске, есть и два правнука: Андрей (1962 г.р.) и Владимир (1972 г.р.). В г. Минске живет и правнучка Даша, дочь Андрея. Внук по линии Бориса Владимир (1939 г.р.) окончил Куйбышевский электротехнический институт связи (ныне Поволжская государственная академия телекоммуникаций и информатики). В этом вузе он трудится с момента его окончания в должностях от ассистента до ректора. Имеет ученое звание профессора, ученую степень кандидата технических наук. Избран Почетным ректором. Его сын, правнук Василия Ивановича, Александр имеет два высших образования и работает директором по развитию одной из самарских телекоммуникационных компаний. У Александра есть дочь Юля, праправнучка деда Василия.
По линии младшего сына Ивана были два внука, Виктор (1940-1989) и Борис (1949-2001). Виктор окончил Куйбышевский авиационный институт (ныне университет) и работал инженером, научным сотрудником, заведующим лабораторией. У Виктора родилось трое детей, правнучки деда Василия, – Лада, Люба и правнук Денис. У Дениса растет праправнук, продолжатель фамилии – Виктор Витевский, а у Любы – праправнучка. У Бориса с тяжелой и трагической судьбой выросли две чудесные дочки – Надежда и Галина – и растут прекрасные внучка Юля и внук Василий.
У достойного отца Василия – достойные его подвижнической жизни дети, внуки, правнуки.
Перейти к фотоальбому.
Перейти к видеотеке.
Ссылки в интернете