Приводится по материалам из книги: Гребнев Александр Андреевич. Библиографический справочник (1968-2009 гг.). – Самара: Изд-во ПГСГА, 2009.

А. А. Гребнев был высококвалифицированным педагогом. Он через рабфак пришел в 1938 году в Куйбышевский педагогический институт. В 1941 году окончил третий курс факультета русского языка и литературы. В 1945 году после демобилизации вернулся на четвертый курс родного факультета.

Более 55 лет отдал А. А. Гребнев любимому делу, проявив при этом незаурядные способности в преподавании языковых дисциплин. Специфика его методической системы была обусловлена высокоразвитыми аналитическими способностями, профессиональной зоркостью, превосходным владением речью, даже диалектной и пр. Этому способствовала и его научно-исследовательская деятельность, которая отличалась четко выраженной практической направленностью. А. А. Гребнев в 1954 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «Суффиксы субъективной оценки в произведениях В. Г. Белинского».

Работа в Пражском институте русского языка (1957-1959 гг.), который возглавлял известный чешский ученый-языковед Б. Гавранек, способствовала расширению лингвистических знаний А. А. Гребнева по проблемам славянских языков. Овладение чешским, а затем болгарским, польским и другими славянскими языками позволило А. А. Гребневу по-новому взглянуть на процессы развития русского языка в сопоставлении его с живыми родственными языками.

Сопоставительный анализ языковых фактов прочно вошел в методическую систему преподавания языковых дисциплин А. А. Гребнева. По инициативе супругов Гребневых (Александра Андреевича и Эльгирии Яковлевны) был введен в учебный процесс факультатив по чешскому языку. По их же инициативе был создан учебный студенческий хор чешской песни («Мариша»), который впоследствии был переименован в «Славию», так как хористы стали исполнять песни и на других славянских языках – болгарском, словацком, польском, украинском и др.

Приводится по воспоминаниям дочери А. А. Гребнева – Любови Александровны Гребневой, содержащимся в книге: Гребнев Александр Андреевич. Библиографический справочник (1968-2009 гг.). – Самара: Изд-во ПГСГА, 2009.

Александр Андреевич Гребнев родился 27 мая (по новому стилю 9 июня) 1918 года в деревне Фёдоровка, с. Екатериновка (они смыкаются) Безенчукского района Куйбышевской области (Самарской губернии). Отец его – Гребнёв (на его родине эту фамилию произносят с ударением на последнем слоге и никак иначе) Андрей Григорьевич, мать – Гребнёва (Кормишина) Анна Егоровна.

Шла Гражданская война. Красноармеец Андрей Гребнёв воевал на Восточном фронте, когда родился его второй сын (первый, Степан, родился в 1914 г.). Сначала ребёнка назвали Еремеем. Здесь придётся отвлечься и объяснить, почему так произошло. Дело в том, что в этой местности много раскольников. Но у раскольников много разных направлений, поэтому надо уточнить: у нас это – кулугуры-беспоповцы. До революции много лет кулугурскую общину возглавлял купец Малюшкин, известный и уважаемый в тех местах человек. У него хранились и старообрядческие богослужебные книги. Моя бабушка Анна Егоровна всегда с почтением произносила его имя. Она и сама была кулугуркой. Мало того, в нашем доме, в Фёдоровке, была кулугурская молельня, и по праздникам у нас собирались единоверцы со всей деревни. После смерти Малюшкина старинные книги разошлись по деревням. Во главе нашей общины была Акулина (фамилии не помню) – женщина большого ума, как отзывались о ней люди. Вот они-то и назвали моего отца Еремеем. Андрей Григорьевич (по рождению – православный), вернувшись в деревню и узнав про такое, возмутился: «Что ещё за Ерёмка!», схватил сына подмышку и в Екатериновской церкви переименовал его в Сашку. Акулина же, ещё до школы, выучила мальчика грамоте.

В Фёдоровке была начальная школа, и Саша Гребнёв начал стремиться туда рано. Если кто помнит рассказ Льва Толстого «Филиппок», то эти мальчики во многом были похожи. Вскоре Саша обогнал в учёбе старшего Стёпу. Первую школьную учительницу звали Анисья Степановна. Отец всегда вспоминал её с благодарностью. Особенно запомнилось, как она пела детям романсы, аккомпанируя себе на гитаре. Продолжил учёбу А. Гребнёв в Екатериновской школе, в которой работал замечательный учитель Кузьма Григорьевич Сажин.

Первое место работы А. Гребнева – летом после 7-го класса на Безенчукской опытной станции. Там же работал и отец А. Гребнева – Андрей Григорьевич – по агрономической части и счетоводом. Станция была известная, там выведены ценные сорта пшеницы. А в наших местах находился её орошаемый участок. Работа увлекала Александра, в ней был исследовательский элемент: надо было учитывать различные условия произрастания культур, виды и количество вредителей и, соответственно, урожайность. В семье была для него определена цель – сельскохозяйственный институт.

По окончании школы – рабфак в Ульяновске. Там, насколько мне известно, отец нашёл своё первое содружество: несколько учащихся, любящих литературу, особенно поэзию. Все они писали стихи и зачитывались Сергеем Есениным. Тогда это имя было в опале, и некоторые активисты косо поглядывали на «вольнодумцев». Был на рабфаке и официальный литературный кружок, и А. А. Гребнев в него тоже ходил, и, конечно, тоже писал стихи, а Есенин остался любимым поэтом на всю жизнь. Кстати, в городе почему-то фамилию «Гребнёв» переиначили: произносили с ударением на первом слоге. Или так считалось более культурно, по-городскому? Так оно и осталось.

Как же случилось, что после рабфака Александр оказался не в сельскохозяйственном, а в педагогическом? Виною этому – брат Степан, которому было поручено отнести в вуз документы. В сельскохозяйственный он по какой-то причине не успел и ткнул брата куда пришлось – в педагогический. И это оказалось то, что нужно.

22 июня 1941 года Александр Андреевич сдавал, если не ошибаюсь, педагогику, завершал 3-й курс. Отца определили в авиацию и послали в лётное училище в Вольск. Там он осваивал пикирующий бомбардировщик. Его грызло то, что он не на фронте. В конце концов, после очередного рапорта, его отправили в Казань, где формировались авиационные части. Но уже в Казани его застал указ о том, чтобы людей с незаконченным высшим образованием с фронта вернуть и новых не отправлять. Авиамеханика Гребнева послали в училище в Чкаловск обучать курсантов технике бомбометания. После Победы его не хотели отпускать, уговаривали остаться в авиации: «Сам подумай, что может быть выше авиации?» - «Учитель выше» - отвечал отец. Он рвался назад, чтобы окончить институт. И в ноябре 1945 г. вернулся туда – на 4-й курс.

А дальше – вся жизнь связана с институтом: завершение учёбы, аспирантура, защита кандидатской диссертации, а главное – преподавание до самого последнего момента, когда уже совсем оставили силы. Александр Андреевич работал до 85 лет и после этого прожил ещё год…

Приводится по воспоминаниям дочери А. А. Гребнева – Любови Александровны Гребневой, содержащимся в книге: Гребнев Александр Андреевич. Библиографический справочник (1968-2009 гг.). – Самара: Изд-во ПГСГА, 2009.



Первым учителем для А. А. Гребнева – с детства и до конца жизни – был его отец Андрей Григорьевич Гребнёв. Как описать этого человека? Он ведь не вписывается ни в какие определения.

Вобщем-то все Гребнёвы люди интересные. Кого-то я знала лично, а иных – по рассказам отца. Неизменно тепло он вспоминал о своём дедушке Грише, хотя тот рано умер – отцу было только 8 лет. И душа семьи, бабушка Васёна, постоянно жила в его памяти – работящая и неунывающая, знавшая множество песен, сказок и прибауток. Кроме Андрея, у них были сыновья Вася, Федя и Ваня и дочери Маня и Нюра. Атмосфера в семье была сердечная и весёлая: постоянно подшучивали друг над другом, но всегда добродушно. Чтобы дать представление о человечности этих людей, расскажу только одну историю.

Брат Андрея, Вася, красавец и умница, умер в расцвете лет, оставив сиротами двух маленьких дочерей. И отчего же? В апреле, когда речка только освободилась ото льда, нужно было ему вместе с конём переправиться на другую сторону. И дядя Вася, пожалев коня, не стал переезжать речку верхом, а перебрался вплавь. После этого он прожил недолго. «Эх, Васяня!» – только и сказал Андрей на его похоронах и заплакал, что с ним бывало редко. Да и сам Андрей приносил домой то полузамёрзшую голубку, то какого-нибудь жалкого кота.

Знала я сестру деда Андрея – тётю Нюру. Помню её тихую улыбку, неторопливую речь. Знала и младшего из братьев – дядю Ваню. Он был маленький, обросший, слегка похож на лешего. Нельзя сказать, что он любил природу, он просто был её частью, жил в ней и был в ней растворён. Он всегда куда-нибудь шёл: или рыбачить (и при этом знал, где и в какой момент какая рыба что делает), или брать мёд от диких пчёл (и знал, как это сделать и что у пчёл на уме), или по грибы... Он покрывал пешком громадные расстояния: шёл, вроде, и не быстро, но как-то очень равномерно, неизменно глядя вперёд, в какую-то ему одному известную точку в пространстве. Он знал в лицо каждое дерево и давал свои названия озёрам, протокам... Дядя Ваня воевал в артиллерии. Кажется, он и на войне жил так же естественно, как в природе. Когда наши при наступлении форсировали Тису, не сразу удалось закрепиться на западном берегу. Дядя Ваня ушёл оттуда последним, ведь там оставались наши пушки! Он снял с них замки и перевёз к своим на какой-то коряге. Однако долго его таскали в «особый» отдел: а вдруг дядю завербовали немцы, пока он был один на том берегу?! А ведь дядя Ваня молчун, из него, бывало, слова не вытянешь. Трудно ему было доказать, что не завербовали. Но как-то обошлось.

Когда в деревне за большим столом собиралась большая родня (Гребнёвы, Кормишины), их главной целью была не еда и не выпивка. Все ждали священного момента, когда начнут петь. Пели самозабвенно. Первой была всегда «Из-за острова на стрежень, на простор речной волны». И далее – «По Дону гуляет», «По диким степям Забайкалья», «Глухой неведомой тайгою», «Славное море», «Александровский Централ»... Дядя Ваня, опершись на руку и расчувствовавшись, приговаривал: «Это всё песни исторические...»

Так чем же выделялся Андрей Григорьевич среди этих людей? Жадностью к знаниям. Формально он имел 7-классное образование. Для деревни в то время это было очень много. Но суть не в этом. Он всё время хотел знать больше, постоянно читал, всю жизнь выписывал журнал «Сад и огород», у него дома был даже 4-томный «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Эфрона. Но дело опять-таки не в этом. Может быть, вот в чём. Когда его младший сын Шурка (в будущем – Александр Андреевич) стал достаточно сознательным мальчиком, они, как стемнеет, вдвоём выходили во двор и задирали головы к звёздному небу. Небесную географию Андрей Григорьевич знал так же хорошо, как его брат Ваня – свои необъятные озёрно-луговые угодья. Сын на всю жизнь запомнил эту науку: знал созвездия и звёзды, как таблицу умножения. Таинственный и притягательный мир... Они вели о нём бесконечные разговоры. Их мучил вопрос: есть у Вселенной край или нет? Если нет, то как это себе представить? А если есть, тогда что же за краем???

А вон – Марс. Есть ли там жизнь? Астроном Скиапарелли, открывший на Марсе «каналы», был убеждён, что есть не только жизнь, но и цивилизация. А его враг по науке Антониади – скептик: он считает, что это всё чепуха, и никакой жизни на Марсе нет и быть не может. Отец и сын Гребнёвы болели за Скиапарелли. Андрей Григорьевич говорил: «Ух, я бы этого Антониади! Попадись он мне…»

Так что же дед Андрей – романтик, оторванный от земли? Романтик – да, но он вовсе не был оторван от земли. Все качества крестьянина были при нём. Он любил хозяйство, любил всё делать правильно и терпеть не мог неосновательности и расточительства. Маленькая деталь. В Гражданскую войну, во время боёв на Урале Андрей был ранен в ногу, так что натёк целый сапог крови. Когда его подобрали санитары и стали оказывать помощь, сапог пришлось разрезать. А у раненого из-за этого всё нутро переворачивалось, ведь сапог – ценность! Он на всю жизнь так и остался хромым: ковыль – стоп, ковыль – стоп.

В Отечественную войну он так ковылял от Фёдоровки до Безенчука (а это не меньше 12 км) и обратно: ходил обучать новобранцев. Военный опыт у него был, дед ещё до революции, в первую мировую войну был в чине прапорщика. В 20-е годы ХХ в., когда создавались ТОЗы (товарищества по совместной обработке земли), Андрей занимался распространением среди крестьян сельхозтехники, семян и агрономических знаний, и к нему очень прислушивались. Ну, а вместе с агрономическими он давал и астрономические знания, которые попроще. Например, что Земля – шар. Мужики чесали в затылках и недоверчиво качали головами: «Да ведь как же, Андрей? Выходит, что на той стороне люди – вверх ногами?..» - «А для них – мы вверх ногами!» - отвечал Андрей. Мужики глубоко задумывались. Иные скажут – невежество! Наоборот. Невежество не просто не знает – не хочет знать. Невежество не станет переживать за людей, которые на той стороне Земли, поскольку люди эти для невежды так же безразличны, как и Земля, и вся Вселенная.

О том, какое было хозяйство у Андрея Гребнёва можно судить хотя бы по тому факту, что эта семья чуть-чуть не попала под раскулачивание. Всё-таки он был признан середняком, но был середняком очень крепким. Так что же – дед был стяжателем, стремился к наживе? Никогда. Чувство собственности у него вообще никак не просматривалось. У него просто было убеждение, что всё надо делать правильно.

На старости лет Гребнёвы уже не держали скотины, во дворе были только куры и утки. Зато во всей деревне не было ни у кого такого сада, как у Андрея. Сад и огород он возделывал по науке – лучшие сорта яблонь, малины, вишни, смородины, овощей… Был и виноградник – совсем диковина в те времена в наших местах. Андрей первым в деревне завёл и палисадник перед домом с цветником и деревьями даже не плодовыми, а вовсе «бесполезными». Односельчане шли мимо и завидовали: «У вас, как в раю!» А потом и сами потихоньку стали перенимать это новшество, теперь там перед каждым домом – «красота».

Дед был медлителен, тугодум, но всё делал основательно. Выйдя в огород, он долго стоял неподвижно, и постороннему могло показаться, что он ничего не делает. А он в это время собирался с мыслями. И когда эта подготовительная работа была завершена, он уже точно знал, что и как ему делать. И теперь попробовал бы кто-нибудь сбить его с намеченного плана! Андрей Григорьевич терпеть не мог помощников и советчиков. Другой мой дедушка – Яков Ефимович (со стороны матери), приезжая в деревню, всей душой рвался помочь Андрею. Он сам любил деревенскую работу, умел всё делать руками и не мог понять гребнёвской медлительности. Он бы сам двадцать раз уже всё сделал. Но его лучшие намерения терпели крах, напоровшись на яростный протест Андрея Григорьевича. Его в свою очередь раздражала поспешность и «неосновательность» деда Яши. И вообще он никому не позволял прерывать течение своей мысли.

Так как же всё-таки определить Андрея Григорьевича? Может быть, Космос у него был для души, а земля-хозяйство – для желудка? Ничего подобного. Для него Земля и земля были частью Космоса, а его участок – в особенности, потому что он за него отвечал.

Я всё-таки ещё не сказала, что было, на мой взгляд, главным в этом человеке. Считается общепринятой истина, что «нельзя жить в обществе и быть свободным от общества». Я понимаю это так, что дед Андрей как раз наоборот: жил в обществе и был свободен от общества. В каком смысле? Он не был каким-нибудь изгоем или гордым отшельником. Он просто никогда не оглядывался на общественное мнение, не считал себя обязанным принимать общепринятое, чтобы быть «как люди». Но при этом никому себя не противопоставлял, а всегда поступал так, как сам считал нужным и правильным. И его за это только больше уважали.

Например, все уже посадят картошку, а Андрей ждёт, он знает, что впереди ещё будут заморозки. Бабушка Анюта из себя выходила: «Люди уже давно посадили, сидят на крыльце, семечки лускают!» Дед взрывался и посылал подальше этих людей вместе с семечками (он никогда не матерился, но чёрта поминал частенько). Потом у него оказывалась самая крупная картошка. «Ты, Андрей, колдун что ли?» - удивлялись люди.

Он ненавидел, когда ему дарили что-нибудь новое из одежды: «На кой чёрт мне это нужно! Как я в этом буду в огороде на коленках елозить?!» Способность одеться, подать себя, соблюдать «этикет», поддерживать ради приличия пустой, никчёмный разговор у деда отсутствовала полностью. Но люди относились к нему не «по одёжке». Суетиться, хлопотать о себе Андрей тоже не любил. Потому и не стал ходить по инстанциям по поводу своего ранения. Бабушка годами упрекала его за это: ведь мог бы получать какие-то льготы как инвалид Гражданской войны… «Да ну их всех к чёрту!» - был один ответ.

Зато Андрей Григорьевич мог уморительно изобразить в лицах, как ругаются между собой жуки-навозники и отнимают друг у друга шарик или о чём судачат кумушки-мухи…

Картинка из детства. Мне было лет 6, и мы с дедом куда-то ездили на лодке. Потом вернулись, вышли на берег. Дед весело сказал: «Вот приехали два брата из деревни в Петербург!» Я стала просить: «А теперь давай пойдём в страну, где растёт зелёный чай». Так я называла Китай – страну моей мечты. И кого же, кроме деда, я могла об этом попросить? Он не удивился, даже принял это как должное, и просто сказал: «Ну, пошли». И мы действительно туда пошли. Правда, в конце концов, пришли домой.

Бабушка Анюта часто не понимала деда. Всё, что было ей в нём непонятно и недоступно, она называла универсальным словом ГРЕБНЁВЩИНА («гребнёвшшына чортова»). У бабушки были свои таланты: если дед Андрей был мыслитель, то её можно смело назвать мастером слова, и словотворчество её было неподражаемо. Иной раз так припечатает… Вот, например, как она характеризовала двух разных людей: 1) «Ситцева богородица» и 2) «Час мигнёт – два не видит». Эх, надо было записывать за ней!

Ну вот, я попыталась рассказать об Андрее Григорьевиче, но боюсь, что вышло это у меня плохо. Я же говорила, что он не поддаётся описанию.

САЖИН Кузьма Григорьевич


Приводится по материалам из книги: Гребнев Александр Андреевич. Библиографический справочник (1968-2009 гг.). – Самара: Изд-во ПГСГА, 2009.


На всю жизнь А. А. Гребнев сохранил глубочайшее почтение к своему школьному учителю Кузьме Григорьевичу Сажину. Вот биография К. Г. Сажина, записанная со слов его дочери Любови Кузьминичны Скороход.

К. Г. Сажин (1889 – 1951) родился в селе Питерка бывшего Новоузенского уезда Самарской губернии. Отец его, уроженец Тамбовщины, был безземельным батраком. Вскоре после рождения сына Кузьмы он получил земельный надел в деревне Харитоновка бывшего Николаевского уезда Самарской губернии, куда и перебралась вся семья. «Отец потом с любовью вспоминал эти степные пространства. Он любил гулять и видеть бесконечность» – рассказывает Любовь Кузьминична.

По окончании начальной школы в Харитоновке Кузьма поступил в Перелюбскую 2-классную церковно-приходскую школу. Учитель этой школы (впоследствии Кузьма Григорьевич узнал в нём образ домашнего учителя в повести А.Н. Толстого «Детство Никиты»), принял участие в судьбе одарённого мальчика: помог ему поступить в 1905 г. в Обшаровскую церковно-приходскую учительскую семинарию, где он овладел нотной грамотой и игрой на скрипке. По окончании школы в 1908 г. он был назначен учителем образцовой начальной школы в Сосновом Солонце.

В 1913 г. Кузьма Григорьевич был переведён в старшие классы этой школы, пережившей после революции несколько преобразований, и проработал в ней до 1931 г.

В 1931 г. его перевели в Екатериновскую 7-летнюю школу Безенчукского района, где он и работал всю жизнь. Его преподавательская и внеклассная работа отмечались премиями и почётными грамотами. Награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Незадолго до смерти Кузьма Григорьевич был награждён орденом Ленина за свой безупречный многолетний труд.

Кузьма Григорьевич Сажин, получивший среднее педагогическое образование, до конца жизни занимался самообразованием. Он собрал огромную библиотеку, включавшую полные собрания сочинений многих русских и зарубежных писателей, а также научно-популярную литературу по различным отраслям знания (астрономии, истории, географии, геологии, математике, физике, химии), всевозможные справочники, словари. Здесь были и собрания репродукций картин многих художников, и богатая коллекция нот, в том числе 18 клавиров оперной классики, романсы, сборники песен современных композиторов.

Учителя школ, где работал Кузьма Григорьевич, называли его ходячей энциклопедией за универсальность знаний. Во время работы в Сосновом Солонце он обращал внимание большей частью на естественные науки (биология, химия). В Екатериновской школе стал преподавателем математики в средних классах. Если какой-нибудь предметник отсутствовал, мог заменить любого: вёл историю, географию, астрономию и другие дисциплины в старших классах. Все годы работы в школе вёл занятия по пению.

Все предметы без исключения К. Г. Сажин вёл на высоком уровне теоретических знаний, тщательно готовился к каждому уроку, продумывал методику практических занятий, поскольку придавал большое значение самостоятельной работе детей. Уроки оснащались наглядными пособиями, изготовленными самим преподавателем. Это были таблицы по математике, карты и слайды по географии, истории, геологии, гербарии, коллекции минералов.

Кузьма Григорьевич прекрасно изучил природу и историю Самарского края и многие занятия по ботанике, зоологии, геологии проводил на природе: наглядно показывал слои горных пород, окаменелости, по голосам различал виды птиц...

Во время каникул учитель основательно готовился к новому учебному году. Задачи он старался давать с практическим уклоном, например, такие: рассчитать объём стога сена; какой состав трав лучше всего для сена, чтобы получить больше молока; практические задачи по землемерию.

Углублению знаний была в значительной степени посвящена и внеклассная работа. В Сосново-солонецкой школе помещалось общежитие в одном здании с классными комнатами и учительскими квартирами. Это облегчало общение с учениками и в свободное время. Осенью и весной Кузьма Григорьевич проводил экскурсии, а зимой – просмотр диапозитивов в помещении школы, индивидуально занимался с одарёнными детьми. Помимо этого, организовывал тематические вечера, в основном музыкальные, сам играл на скрипке, пианино, баяне, аккордеоне, гитаре; руководил хором. Эта работа проводилась не только в школе, но и среди молодёжи и интеллигенции села: готовились концерты самодеятельности и спектакли.

Кузьма Григорьевич был влюблён в музыку: собирал и записывал на слух народные песни и обрабатывал их для исполнения; очень любил и духовную музыку и до революции был регентом церковного хора. Там он встретил свою будущую жену – солистку хора Ксению Дмитриевну, которую обучил грамоте.

А разве можно забыть шахматные турниры, которые Кузьма Григорьевич проводил в школе... Он и сам играл в шахматы, и рисовал на карточках шахматные фигуры, которые клались на таблицу для обозрения. Он хорошо рисовал – был разносторонне одарённым человеком. Ученики и их родители боготворили этого педагога.